Ardis: Американская мечта о русской литературе

Знакомство с Еленой Сергеевной несомненно было важным, но именно «случайная удача» – Надежда Мандельштам – предопределит создание «Ардиса». Карл Проффер признается, что они с Эллендеей плохо понимали, к кому именно их рекомендовал Кларенс Браун: «Тогда мы слабо представляли, кто такой Мандельштам и кто такая она… О. М.  (Осипа Мандельштама. – Н. У.) мы знали по нескольким стихотворениям, которые прочли в магистратуре, и для нас все писатели того периода (начала XX века) были такими же мертвыми классиками, как Достоевский и Толстой. Отчасти из-за нашей молодости и неискушенности нам не приходило в голову, что эти писатели чуть ли не наши современники и что люди, знавшие их и даже жившие с ними, еще живы»¹⁴⁰.

Эллендея приводит свой диалог с Надеждой Яковлевной весной 1969 года:

«– Вы когда-нибудь напишите о нас?

Я отвечаю:

– Нет.

Мне двадцать пять лет, и такая работа мне кажется немыслимой»¹⁴¹

.

Эти признания крайне важны для понимания природы «Ардиса». Профферы приехали в Москву в 1969 году не с готовым планом. Они случайно познакомились с Надеждой Мандельштам, толком даже не представляя, кто она и чем может быть полезна. Начавшееся общение постепенно стало открывать для них прошлое от серебряного века до Сталина включительно: «Она, казалось, знала всех писателей, кого мы могли вспомнить. Особенно поразило нас, что она знала Блока и бывала на собраниях символистов (например, в „Бродячей собаке“). Она вспоминала времена, о которых мы знали только из книг. Мы без конца задавали вопросы, и она без конца нас удивляла – не только самими историями, но и резкостью, независимостью своих суждений о людях и событиях, которые были известны нам только по устаревшим книгам наших славистов»¹⁴².

Общение с Надеждой Мандельштам сумело насытить Профферов такими знаниями, впечатлениями и эмоциями, что они уже не могли оставаться в рамках своих научных специализаций. Перед их глазами стала собираться мозаика русской литературы, какой ее никто не знал. Ни в России, ни на Западе. Это был несомненный шанс. И Профферы им воспользовались.

Впрочем, другой не менее «случайной удачей» оказалось и знакомство с Бродским. 29-летний поэт являл собой актуальный феномен той культуры XX века, об истории которой Профферам рассказывала Мандельштам. Точно так же, как в случае с Надеждой Яковлевной, Профферы почти не знали, к кому они едут, всецело доверившись рекомендации¹⁴³.

«Она (Надежда Яковлевна. – Н. У.) – мастерица связывать судьбы». Эллендея утверждает, что к тому времени они уже читали некоторые стихи Бродского, но были осведомлены о его существовании главным образом из-за судебного процесса. Поскольку за те шесть месяцев, что Профферы провели в СССР, они узнали множество историй пострашнее, чем недолгая ссылка в Архангельскую область, то Бродского они совсем не воспринимали как «мученика». «Ну, еще один писатель, с которым надо встретиться. В Москве больше никто не предлагал с ним познакомиться, хотя многие наши друзья знают его лично», – пишет Эллендея¹⁴⁴.

То, что Бродский станет одним из важнейших авторов «Ардиса» – самостоятельный выбор Профферов, поддержанный, надо полагать, авторитетным историком философии Джорджом Клайном. Именно он, совершенно зачарованный Бродским, первым опубликовал в США несколько переводов его произведений еще в 1965 году.

«Когда мы вышли от Андрея (Сергеева. – Н. У.

) после этого долгого вечера, полного стихов и политики (тогда они ругались из-за Вьетнама. – Н. У.), Иосиф отдал мне законченную рукопись поэмы „Горбунов и Горчаков“, – вспоминает Карл. – Нам предлагалось прочесть ее и тайком вывезти за рубеж. С нее и начались наши публикации самиздата в Энн-Арборе. Эта поэма стала первым крупным русским произведением, появившемся в первом выпуске RLT в 1971 году, и ей же была посвящена моя единственная за всю жизнь статья о поэзии Иосифа»¹⁴⁵.

Характерно, что в том же томе RLT выйдут несколько переводов из Бродского Джорджа Клайна и составленная им библиография поэта. Так что если на примере Профферов всерьез исследовать взаимоотношения субъекта (редактора) и объекта (русских литераторов), не стоит абсолютизировать влияние последних. Не менее важно присмотреться к тем американским ученым, с которыми Профферы работали над RLT и английской частью «Ардиса», чьи идеи и подходы они разделяли, а исследовательские сюжеты поддерживали и развивали на своей базе. Но эту задачу я с облегчением предоставлю другим, более квалифицированным специалистам.

Что касается советских либералов, то чем больше узнаешь об оценках, данных литераторами из окружения Профферов друг другу или писателям прошлого, тем отчетливее понимаешь: никакого цельного видения русской и советской литературы у тогдашней московской и ленинградской интеллигенции вовсе не было. Если бы Профферы реализовывали только то, что нравилось их друзьям (не все из них жили в СССР – Набоков, например), «Ардис» бы не состоялся. Уже хотя бы потому, что между российскими литераторами были, мягко говоря, совсем непростые отношения.