Архив еврейской истории. Том 14

Оценка этой «свободной жизни» оказывается довольно амбивалентной. Так, говоря о венгерском Сигете (современный Сигету-Мармацией, Румыния), Пеннелл указывал на скученность (все евреи города, составлявшие половину его населения, по собственному желанию селились на одной улице) и на безразличие к возникавшей из-за этого антисанитарии (Ил. 4[503]). Евреи постоянно заняты, но практически не работают руками, специализируясь на торговле, обмене денег и содержании постоялых дворов (локальное исключение — евреи-извозчики; в Бердичеве таким исключением будут евреи-плотники). Местное население испытывает к евреям стойкую неприязнь: пользуясь безграмотностью крестьян, евреи нередко обманывают их, но это, полагает Пеннелл, проблема самих крестьян. Евреи Венгрии и австрийской Галиции отличаются только численностью — разницы в их образе жизни Пеннелл не усмотрел. Тяжелое впечатление на Пеннелла произвели Броды, «крупнейший полностью еврейский город Австро-Венгрии», некогда свободный и преуспевающий, а теперь обнищавший. Евреи здесь селятся в старых закрытых тяжелыми дверьми и ставнями домах, принадлежавших во времена расцвета торговли христианским купцам, и редко их покидают. Их единственное развлечение — синагога. Побывав на религиозном празднике, Пеннелл отмечал, что молитвы перемежались разговорами о делах, и именно так должен был выглядеть храм, откуда Иисус изгнал торговцев. При этом художник с большим интересом описывал происходящее, восхитился красотой синагогального пения и убранства (Ил. 5[504], 6), как позднее отметил и красоту похорон, а также надгробий (Ил. 7), хотя и заявлял, что местные евреи лишены чувства прекрасного (тогда как в Западной Европе, напротив, много художников и писателей еврейского происхождения). Далеко не все Пеннелл списывал на национальный характер: например, удивившее его отсутствие стеснительности (девушки переодевались, видимые с улицы в открытые окна) он объяснил тем, что евреям было запрещено как-либо скрывать свою личную жизнь (в том числе занавешивать окна). Отмечал Пеннелл и еврейскую благотворительность — содержание больницы. Это заинтересованное и достаточно корректное описание завершается, однако, неожиданно жестким выводом

[505], который цитировало подавляющее большинство рецензентов: «Австро-венгерский еврей ничего не производит, ничем себя не обеспечивает и, очевидно, ничего не хочет. Его жилище убого, одежда изношена, но он не ударит палец о палец — и это в стране, где любой другой представитель его класса занят трудом»[506] (Ил. 8[507]

). Позже Пеннелл еще раз повторит эти же оценки, заключив: «вся эта нищета и уродство в значительной степени являются результатом их собственного уклада, а не навлечены на них христианскими гонителями, как принято считать»[508].

Глава 3. «В России»

Перейдя границу Российской империи (Ил. 9[509]), Пеннелл сразу же стал свидетелем того, как выселенных евреев казаки заталкивали в зарешеченный вагон (и подробно описал немотивированную жестокость этого процесса), а ограничительные меры властей — например, запрет еврейским музыкантам играть в киевских театрах — вызвали у него недоумение. Впрочем, резюмировал художник свои первые впечатления от Киева, все запреты никак не уменьшают число еврейских торговцев, продающих наихудшие товары по максимально возможной цене, а живут они подчас даже лучше, чем в Австрии. Пеннелл также отвергал миф о природной физической слабости евреев, предлагая поместить в такие же условия и одеть в такие же одежды европейца, и тогда «даже Адонис или Геркулес сразу же превратятся в предмет для жалости и сострадания»[510]. В целом же местные евреи отличались от польских только отсутствием пейсов и головным убором и гораздо меньше выделялись из толпы, облаченной в точно такие же кафтаны и картузы.

Пеннелл подтверждал, что в Киеве евреям действительно разрешено селиться только в двух кварталах (содержащихся в чистоте благодаря строгости местных законов); есть и другие ограничения. Впрочем, замечал он, непохоже, чтобы жизнь этих евреев висела на волоске. Достаточно критично Пеннелл высказывался о юдофобии местного населения и действиях властей (очевидно, речь идет как раз о результатах московской высылки):

В своих предрассудках они доходят до утверждений, что в насильственном и часто жестоком выселении еврея виноват он сам; виноват в том, что, даже когда ему велят уходить, он отказывается, чтобы получить свой паспорт и распродать товары; в том, что, когда его все же выселили, он остался без паспорта, без денег и ему некуда идти. За это власти выдворяют его из страны, но когда он прибывает на границу, то не может выехать без паспорта, и его сажают в тюрьму, где он остается до тех пор, пока его не устанут там держать[511].

При этом Пеннелл тут же заявлял, что сам характер евреев делает понятной ненависть местных жителей.