Заметим, аналогичные попытки показать ту или иную «менее европейскую» нацию в ее «домашнем» виде делались и в отношении других этносов. Так, в 1872 году была опубликована книга «Ivan at Home, or Pictures of Russian Life» («Иван дома, или Картины русской жизни»), причем ее тон отнюдь не был уничижительным, а текст предварялся благодарственным письмом автора, адресованным Александру II[551]
. Таким образом, хотя сегодня сама идея выявить настоящего еврея в его «естественной среде обитания» (равно как и русского, и т. д.) выглядит оскорбительной, в конце XIX века эта модель не предполагала дискриминации.Среди общей дискуссии о еврейской миграции 1880-х годов как претекст «The Jew at Ноте» следует упомянуть «The Modern Jew: His Present and Future» («Современный еврей: его настоящее и будущее»; 1886) Энн Дэйвс, где основным вопросом была возможность интеграции еврейской культуры в американскую[552]
. Показательно, что, несмотря на сугубо юдофильскую ориентацию текста, именно польская диаспора получила вполне пеннелловские оценки:Польский еврей — пария своей расы. Обычаями он подобен крестьянину, <…> невежественный, грязный и упрямый, держится за свои порядки, а как эмигрант не слишком хорошо адаптируется и не стремится понять принципы нового мира. Он отмечен национальной расчетливостью, большими способностями к торговле и отдельными навыками, выработанными притеснениями[553]
.Однако настоящим источником сведений о восточноевропейских евреях для американцев были травелоги, традиция которых здесь была даже мощнее, чем в Британии.
В российской литературе Америка на протяжении XIX века была настолько инаковым местом, что служила эквивалентом загробного мира, символическим пространством посмертного существования[554]
. В свою очередь, Россия во второй половине столетия стала интересна американцам как особый извод Европы[555] со специфическим политическим устройством. Литературные сюжеты изображали Российскую империю одновременно как страну блистательной аристократии и революционеров-нигилистов[556].Вплоть до 1880-х годов евреи не представляли для американцев особого интереса и попадали в их путевые очерки только как специфический локальный феномен. Так, уже в 1856–1857 годах видный американский поэт и дипломат Бейярд Тейлор дал портрет польских евреев, который, по существу, сохранится в травелогах вплоть до Пеннелла без радикальных изменений:
Евреи в деревнях — тяжелое испытание для взгляда: в безобразно плохих шапках, состоящих в близком родстве с печными трубами, в доходящих до пят затасканных черных кафтанах и с сальными пейсами на висках. Эти люди оправдывают старое средневековое представление, согласно которому еврей может быть отличен от христианина по особому запаху тела. Унюхать их вы можете с того же расстояния, что и увидеть. Моисей изрубил бы их на куски за то, насколько они грязны[557]
.С начала миграции 1880-х годов евреи стали интересовать американцев уже вполне предметно. В 1883 году журналист Джеймс Бьюэл посвятил еврейскому вопросу в России целую пространную главу — самое серьезное исследование, предшествовавшее книге Пеннелла. Восхищаясь стойкостью евреев как нации, он с подробностями и цифрами изложил историю погромов 1881–1882 годов, включая попустительство властей, и объяснил антисемитизм личными взглядами Александра III и министра внутренних дел Н. П. Игнатьева. Единственное решение еврейского вопроса, заключал журналист, — предоставление всем равных прав при обязательном просвещении крестьянства. Здесь же начинают осмысляться и различия «американских» и «русских» евреев:
По характеру польские евреи отличаются от американских настолько, насколько могут отличаться две расы одного происхождения; они удивительно обособленны и однородны; всегда и везде они одеты одинаково…[558]
<…> Мне не хватит слов, чтобы описать их грязь; они буквально обдают вас вонью[559].Это — едва ли не самые резкие слова в исключительно юдофильской для своего времени книге.
Подобные сочетания, где четкое изложение фактов жестокости в отношении евреев нисколько не отменяет неприятия их облика и поведения, останутся характерны для американских травелогов и дальше. Пеннелл в точности соответствует этой традиции.
В 1886 году Джеймс Бакли дал подробное описание суровых условий, в которые евреев ставит царское правительство, и тут же заключил, что ненависть к еврейской нации происходит из-за ее обособленности и нежелания заниматься физическим трудом[560]
. Также Бакли указывал, что, несмотря на высокие налоги, ограничения и враждебность, евреи в Российской империи процветают, кредитуя в том числе и государство, которое при этом даже поощряет антисемитизм, «поскольку до тех пор, пока ненависть людей обращена в этом направлении, меньше опасность их участия в разрушительных революционных предприятиях»[561].