Архив еврейской истории. Том 14

Если же все-таки искать в характере пеннелловских портретов евреев намеренную художественную программу, то их модальность, на наш взгляд, следует соотносить не с карикатурой, а с тронье — особым типом изображения, характерным прежде всего для нидерландского искусства XVII века. От собственно портрета тронье (буквально — «голова», «лицо», «рожа» — без негативных коннотаций в синхронном языке) отличают по ряду признаков[589]. Во-первых, такое изображение не подразумевает идентификации модели, репрезентируя не индивида, а выражение лица, экспрессию или облик как самостоятельный факт (что делало такие картины товаром для открытого рынка). Во-вторых, хотя в силу отсутствия у этого термина строгих границ под тронье понимают широкий спектр изображений, одним из критериев можно считать концентрацию на инаковости и маргинальности. Героями таких картин нередко становились носители экзотического облика (африканец, турок, цыган, еврей) или «нейтральные» фигуры, облаченные в ориентальные одежды; персонажи, выпадающие из эстетической нормы, — старики, пьяницы, гримасничающие крестьяне и т. д. Иными словами, тронье представляет собой изображение автономной экспрессии и/или облика, отличных от визуального или поведенческого узуса[590]. При этом, что важно для нас, тронье не подразумевает сниженной интонации.

Как кажется, модус отношения Пеннелла к евреям лежит примерно в той же плоскости и восходит не столько к современным ему карикатурам, сколько к принципам подобных изображений Рембрандта, Яна Ливенса, Адриана ван Остаде и других, которые могли быть достаточно безжалостны к моделям, но не уничижительны. Едва ли речь идет о прямых заимствованиях, однако, хотя обычно считается, что художник мало интересовался предшествующим искусством, его письма заставляют рассматривать и такой вариант. Работая весной 1886 года в Антверпене, Пеннелл писал о музее Плантена: «…здесь бессчетное множество огромных Рубенсов — каждый следующий хуже предыдущего <…> но какой Франс Хальс и небесный красоты!!! (himmelschon!!!) Рембрандт <…> Я бы и ломаного гроша не дал за всех этих фламандцев, а вот Франс Хальс там был один»[591]. Восхищение Пеннелла Рембрандтом и Хальсом, вместе с Ливенсом фактически создавшими традицию тронье, позволяет ожидать, что он по крайней мере был знаком с этим типом изображений и мог (более или менее осознанно) перенести на свои рисунки их принцип отношения к модели

[592]. В некоторых случаях можно обнаружить прямые сходства (Ил. 12, 15[593], 16[594], 17[595]

, 18[596]). Здесь же, возможно, находится и дополнительное объяснение более низкому качеству погрудных изображений евреев у Пеннелла: выхваченные из привычного и удобного для него пространства среднего и общего плана, эти укрупненные фрагменты, как и исторические тронье, «могли быть нарисованы условно (loosely), резко (dramatically) высвечены или странно скомпонованы»[597].

К нидерландской графике той же эпохи отсылает, на наш взгляд, и изображение еврея в Карлсбаде. Типичные для Яна Ливенса профильные портреты едва ли можно считать тронье в полной мере, но они отражают тот же характерный для тронье интерес к ориентальному (двигавший, как говорилось выше, и Пеннеллом) (Ил. 19, 20, 21).

Ростовые портреты евреев у Пеннелла (Ил. 3, 14, 22[598]) также обнаруживают аналогии с нидерландскими — прежде всего с рембрандтовскими изображениями бедных крестьян и бродяг (Ил. 23, 24[599], 25[600]).

Во всех этих случаях сходство, на наш взгляд, определяется не ориентацией на художественную манеру рисунка, а тождественностью характера интереса к изображаемому: как и ван Остаде, Ливене, Хальс или Рембрандт, Пеннелл искал носителей облика, отстоящего от нормы, фактурного, яркого, удивляющего и даже пугающего. Но этот подход, как и в историческом прототипе, не означал уничижения или искажения изображаемого.

Исследователи же оценивали иллюстрации Пеннелла иначе. Так, В. И. Журавлева определила (без пояснений) рисунки «The Jew at Ноше» как «антисемитские»[601]. М. Бейгелл заявлял: «Его изображения людей также стереотипичны, а единственная картина интерьера синагоги, в которую он, по собственному признанию, не заходил, выглядит как некое подобие сцены с ведьмами в “Макбете”» (Ил. б)[602]. Однако какой именно стереотип имеет в виду Бейгелл?

Такой вопрос вызывает очевидные затруднения. Какие клише разделял Пеннелл — уроженец США, на тот момент уже более 7 лет живший в Лондоне, — американские, английские или какие-то другие?