Вайнона, Марианна, Ро, Ульм, Хамнок – я смотрю в карту дорог, прослеживая названия мест, которые мы сегодня будем проезжать. Мы в пути уже почти две недели, и мой муж считает, что мы двигаемся слишком медленно, останавливаемся слишком часто и слишком подолгу задерживаемся в городах. А мне доставляли удовольствие неспешный темп нашего путешествия, медленная езда по второстепенным дорогам через природные парки, долгие остановки в ресторанчиках и мотелях. Но я знаю, что он прав: времени у нас в запасе не так-то много, особенно у меня, и оно быстро утекает. К тому же я должна как можно скорее добраться в приграничную полосу – в штате Нью-Мексико или в Аризоне. И потому соглашаюсь, когда он предлагает удлинить на пару-тройку часов каждый перегон и реже делать остановки. Я размышляю о других семьях, как наша или совсем на нашу непохожих, которые тоже путешествуют в неизвестность, в будущее, предсказать которое невозможно, в лапы угроз и опасностей, которые в нем таятся. Что бы мы сделали, если бы вот так исчез кто-то из нас? Если не считать ужаса и страха, которыми нас накроет, какие практические шаги мы бы предприняли? Кому позвонили бы? Куда бы обратились?
Я оглядываюсь на наших детей, мирно почивающих на заднем сиденье. Слушаю их размеренное дыхание, а сама размышляю. Размышляю, смогли бы они выжить, попади они в руки какого-нибудь койота, и что с ними случится, доведись им самим, без взрослых, идти через пустыню. Смогут наши собственные дети выжить, окажись они одни, без нас?
В 1909 году Джеронимо погиб, упав с коня. Из всех рассказов мужа о легендарном предводителе воинов чирикауа-апачей эта подробность почему-то больше всего не дает покоя нашим детям и одновременно завораживает их. Особенно девочку. С тех пор как она впервые услышала эту печальную историю, она неизменно возвращается к ней – к месту и не к месту, ни с того ни с сего и без всякого повода, как будто это обычная затравка для обычного разговора.
Так, значит, Джеронимо свалился со своего коня и умер, да?
Или:
Нет, ты знаешь, как умер Джеронимо? Он упал со своего коня!
Или:
Жил себе Джеронимо и жил, даже не думал умирать, но однажды все-таки умер, потому что упал со своего коня.
Сейчас, пока мы мчим по Арканзасу к городу Литл-Рок, она просыпается и сообщает нам:
А мне приснился конь Джеронимо. Я скакала на нем так быстро, что чуть не свалилась.
Где мы сейчас едем? – спрашивает мальчик, он тоже проснулся с обычной для них странной синхронностью.
Через Арканзас.
Что интересного в Арканзасе?
И тут я осознаю, как скудны мои познания об Арканзасе. Я знаю поэта Фрэнка Стэнфорда, он выстрелил себе в сердце – трижды – в Фейетвилле, Арканзас, и замертво рухнул на землю. И самый жуткий вопрос не почему он это сделал, а как он ухитрился три раза кряду выстрелить в себя. Нет, эту историю я своей семье рассказывать не буду.
На ум приходит другая смерть, чуть более курьезная, чем трагическая, чешского писателя Богумила Грабала. Правда, Грабал умер не в Арканзасе, но по каким-то причинам пользовался особыми симпатиями экс-президента Клинтона в его бытность губернатором Арканзаса, так что какая-никакая связь все же есть. Когда-то давно я видела в каком-то баре в центре Праги фото, на котором Билл улыбается во всю свою полнощекую пунцово-пивную физиономию. Причем его добрая ряха прекрасно вписывалась в обстановку, хотя обычно фото знаменитостей в ресторанных интерьерах выглядят довольно нелепо. Клинтон же выглядел своим и запросто мог сойти за брата хозяина или завсегдатая заведения. Трудно представить, что лучащийся добродушием мужчина на том фото и стал тем, кто заложил первый кирпич в стену, разделившую Мексику и Соединенные Штаты, а потом прикидывался, что такого никогда не было. На том снимке Клинтон через стол пожимает руку Грабалу, чьи «Уроки танцев для пожилых и продолжающих» он, должно быть, читал и говорил, что ему нравится. Как раз эту книгу я читала во время той поездки в Прагу. Читала в состоянии тихого восхищения, подчеркивала и заучивала простые и странные строки, которые помню до сих пор:
«Сию же минуту, как я увидел вас, я разглядел, как вы сверхчувствительны».
«…Он был тот еще поганец».
«…Композитор… однажды даже сорвал с потолка люстру, вот как скорбел».
«…Исполинша, а не девушка, но какая красотка».
«Мир был пустынен, как звезда».
Но больше, чем книги Грабала, чем его грубоватый юмор, его человеческие трагикомедии в декамероновом духе и все прочее его творчество, меня всегда цепляла его смерть, можно сказать, неотступно преследовала. Умер он вот как: лежал в больнице и уже поправлялся после бронхита, но вздумал покормить голубей и вывалился из окна своей палаты.
Но жил-то Грабал ни разу не в Арканзасе, так что историю о нем я тоже оставлю при себе.