Глория Херст хорошо помнила, как впервые приехала в Ренессанс-Центр тридцать лет назад. Сияющий комплекс башен из стекла и металла обещал новое начало для города, все еще пытающегося преодолеть последствия беспорядков 1967 года.
Пронеслись восьмидесятые, но мечты о возрождении Детройта так и не сбылись; вокруг созданного корпорациями небольшого оазиса «цивилизации» продолжали гнить трущобы. Работодатели уходили и уходили из города, не собираясь возвращаться, обрушивались здания, множились банды. Она много раз думала продать жилье и уехать, но сердце у нее к этому почему-то не лежало. Дети ее не понимали, особенно после ограбленного дважды за месяц дома.
Война стала чуть ли не благом. Еще не закрытые предприятия заработали в полную мощь, а множество закрытых запускались заново. Дороги заполнили автобусы (и лишь топливные квоты предотвращали пробки), а толпы в центре города стали больше, чем когда-либо. Но собственный квартал Глории едва ли изменился. Все внимание уделялось местам вроде Стерлинг Хайтс или Ливонии[501]
, где стояли оставшиеся фабрики. Что касается пригородов, она слышала, что правительство реквизировало все заброшенные владения и делило их, создавая дешевое жилье для рабочих. Она представила выражения лиц членов ассоциации домовладельцев и хихикнула.Тем не менее, кольцо трущоб между центром и промышленным поясом игнорировали. Раз уж на то пошло, теперь, когда умы всех и каждого занимала война, в его восстановлении были заинтересованы меньше всего. Глория вздохнула. Ну хоть шпана теперь не высовывается. Копы больше не играли в догонялки, тех, кого арестовывали, обычно рекрутировали, а сопротивляющихся, как правило, разносили из носимых теперь копами больших стволов.
— Бабушка!
Голос маленького мальчика вырвал Глорию из дум. Ах, это же они, старший сын с семьей. Наконец-то приехали в гости.
— Бабушка, что это?
Внук смотрел в окно, откуда, благодаря расположению у вершины самого высокого небоскреба, открывался неплохой вид на город. Мальчик, кажется, указывал на что-то у горизонта. Глория степенно повернулась в кресле и попыталась сфокусировать взгляд на далекой перспективе. Там, примерно милях в двух к северу, над перекрестком что-то странно мерцало, и был блеск, исходящий, кажется, от чего-то, падающего с неба. Сердце забилось быстрее, когда она осознала, что неровный, стрекочущий, постепенно нарастающий гул — это звук многочисленного стреляющего оружия. Демоны? Армия сбила демона? Звук стрельбы стих. У окон теперь стояло несколько людей, задавая те же вопросы, что тревожили и ее.
Расплавленный камень вырвался буквально из ниоткуда, нестабильный портал выплевывал фонтаны магмы во все стороны. Многие из видевших изображения открытия портала над Шеффилдом отмечали его жуткую красоту — адского фонтана, в первые секунды выглядевшего как гигантский смертоносный фейерверк. Эта атака стала другой: яростным зверем, хлеставшим вокруг без системы и повода. Когда первые порции лавы достигли нижней точки своих траекторий, врезаясь в строения потоком булыжников и пламени, Глория моргнула. Перекресток шоссе обрушился и исчез в мощном облаке дыма, приправленном очагами огня от воспламенившегося и взорвавшегося бензина. Целых десять секунд картина разворачивалась в полной тишине, за исключением криков и возгласов людей в ресторане. Когда первые сейсмические волны достигли здания, начали греметь и падать тарелки и стаканы. Затем пришла ударная волна, всепоглощающий рев, перекрываемый глубоким рокотом, который, кажется, сжал и перемешал внутренности в теле Глории.
— Надо выбираться отсюда! Мам, давай, пойдем! — сын схватил ее за плечи и пытался заставить встать.
— Лоуренс. Лоуренс! Посмотри на людей, — обеденный перерыв в «Коуч Инсигниа» был часом пик, и теперь, кажется, почти все одновременно протолкивались в двери. Кто-то из персонала кричал и жестикулировал, пытаясь контролировать людской поток, но без толку.
— Ты смотрел новости и знаешь, что случилось в Англии, — хрипло кричала Глория, перекрикивая шум. — Лава потечет под уклон, прямо к нам. Мне ни за что не успеть, не с моим артритом.
Сын застыл.
— Мы не можем тебя оставить…
— Конечно, можете! Вам надо спасать детей! Шевелись! — Глория сделала отталкивающий жест.
На лице Лоуренса Херста читалось страдание, но доводы матери были неопровержимы. Насколько он мог видеть, лава уже начала двигаться по желобу шоссе, направляясь к реке — и центру. Он крепко обнял ее.
— Прощай, мам.
И ушел, пытаясь проложить семье путь в толпе. Жена тащила за ним плачущих детей. Глория обернулась к окну, по ее лицу струились слезы. Она плакала не о себе; о, внутри нее рос страх, и она искренне надеялась, что здание обрушится раньше, чем до нее доберется огонь. Но плакала Глория по городу, который столько пережил и так боролся за возрождение — лишь чтобы его сердце сгорело в войне. Которую всего несколько месяцев назад никто и представить не мог.