Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

Истина также возникает из отношений (ist ein Beziehungsgeschehen). Она возникает, когда в силу сходства или другой близости вещи сообщаются друг с другом, когда они обращаются друг к другу и вступают в отношения, или дружатся: «<…> истина (la vérité) появится лишь тогда, когда писатель, взяв два различных предмета, установит их связь <…> и заключит их в окружность изящного стиля. То же самое и в жизни, когда, сравнивая общее качество двух различных ощущений, он высвободит их единую сущность, объединив то и другое, дабы избавить от условности времени, в одну метафору»⁵⁵. Лишь отношения сходства, дружбы или родства делают вещи истинными. Истина противостоит случайности простого сочетания. Истина означает связь, отношение и близость

. Только крепкие отношения делают вещи настоящими: «То, что мы называем реальностью, – это некая связь между ощущениями и воспоминаниями, которые в одно и то же время окружают нас, связь, отринувшая простое синематографическое видение, <…> – единственная связь, которую должен отыскать писатель, чтобы навсегда соединить в своей фразе два различных понятия»⁵⁶. Создание метафор также является практикой истины, поскольку оно сплетает обширную сеть отношений и прокладывает пути сообщения и связей между вещами. Оно противостоит атомизации бытия. Оно также является практикой времени в той мере, в которой противопоставляет быстрой смене изолированных друг от друга событий длительность, верность отношениям. Метафоры – это запахи вещей, которые они испускают, когда становятся друзьями.

«Непосредственная радость» не способна на прекрасное, поскольку красота одной вещи проявляется «лишь гораздо позже» в свете другой, уже в смысле реминисценции. Прекрасное обязано своим существованием длительности, созерцательному сосредоточению. Прекрасен не мгновенный блеск или очарование, а остаточное свечение, фосфоресценция вещей. «Синематографическое дефиле» – это не темпоральность прекрасного. Эпоха скоростей, ее «синематографическая» последовательность моментов настоящего не имеет доступа к прекрасному или истинному. Лишь в медлительном созерцании, даже в аскетическом воздержании вещи обнажают свою красоту, их ароматную эссенцию. Она состоит из темпоральных отложений, которые фосфоресцируют.

Время ангела

Кто, если вскрикну, услышит меня в построеньях ангелов? – да если бы даже один вдруг прижал меня к сердцу, я бы погиб от силы его бытия. Ведь прекрасное – что, как не начало ужасного, и мы до поры восхищаемся, пользуясь тем, что оно гнушается нас уничтожить. Всякий ангел нас ужасает.

Райнер Мария Рильке[47]

Много раз провозглашавшийся конец нарратива – это конец эпического времени, конец истории как intrigue[48], которая встраивает события в нарративный путь и тем самым измышляет

взаимосвязь, значимость. Конец нарратива – это прежде всего темпоральный кризис. Он разрушает ту темпоральную гравитацию, которая собирает прошлое и будущее в настоящем. Если темпорального собирания не происходит, то время распадается. Постмодерн не равен наивному ликованию по поводу конца нарративного времени. Скорее представители постмодерна конструируют различные темпоральные стратегии и стратегии бытия (Seinsstrategien), которые противостоят распаду времени, противодействуют детемпорализации. Мессианизм Деррида также вновь восстанавливает темпоральную гравитацию, не возвращаясь к старому образцу повествования и идентичности. Сам Деррида не стал бы спорить с тем, что человеческая жизнь всегда нуждается в конструировании. Повествование – не единственный возможный способ конструирования биографического времени.

Конец повествования (Erzählens) не обязательно сводит жизнь к простому перечислению (Zählen). Лишь вне повествования, то есть в intrigue, которая нуждается в смысле и вымысле, может открыться глубинный слой бытия, даже само бытие. Хайдеггеровский поворот к бытию – это также следствие нарративного кризиса. Кроме того, повествование и перечисление различаются не принципиально. Повествование – это особый модус перечисления. Оно выстраивает интригу, которая наделяет последовательность событий средством. Сверх простого перечисления она связывает ее в историю. Но в числах и перечислении, счете и повествовании не открывается бытие.