Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

Перед лицом кризиса смысла Лиотар также совершает поворот к бытию. При этом он превращает нарративную пустоту смысла в особый опыт бытия. Различие между смыслом и бытием образует онтологическое различие. В эпоху нарратива и истории бытие уступает место смыслу. Но там, где в ходе денарративизации в сторону отходит смысл, заявляет о себе бытие. В таком случае события указывают уже не на свое нарративное смысловое содержание, не на свою чтойность (Was), а на свою фактичность

(Daß). Тот факт, что что-то происходит (Daß es geschieht), для Лиотара не просто факт. Скорее он указывает на событие самого бытия. В этом повороте к бытию он близок к Хайдеггеру. От конца нарратива он даже ожидает «подъема бытия» (l’accroissement d’être)⁵⁷.

Конец нарратива имеет темпоральное последствие. Он кладет конец линейному времени. События более не сцепляются в историю. Нарративное сцепление, которое учреждает смысл, действует селективно. Оно строго упорядочивает сочетание имеющихся фактов. Совершенно произвольное сочетание предложений не порождает смысл, не составляет историю. Поэтому нарративное сплетение приводит к исчезновению вещей, которые не укладываются в порядок нарратива. В определенном смысле нарратив слеп, потому что он смотрит только в одном направлении. Поэтому в нем всегда есть слепое пятно.

Утрата нарративного сплетения сбрасывает время с его линейного пути. Распад линейно-нарративного времени не обязательно представляет собой катастрофу. Лиотар видит в ней и возможность освобождения. Так, восприятие освобождается от цепей

нарратива и от нарративного принуждения. Оно начинает парить, оказывается в подвешенном состоянии (suspens[49]). Так оно освобождается для нарративно не связанных событий, для события в собственном смысле слова. Ему становятся доступны вещи, которым не нашлось бы места на нарративном пути и которые тем самым лишились бы существования. Парение сопровождается «желанием воспринять неизвестное»⁵⁸.

«Ангел» – так звучит короткий эпиграф, которым Лиотар открывает свою статью «Мгновение, Ньюман». Этим таинственным сближением ангела и мгновения Лиотар осуществляет мистификацию времени. Согласно Лиотару, конец нарратива не лишает время всякой гравитации. Скорее он освобождает «мгновение». Мгновение является не продуктом распада, не темпоральной частицей, которая остается после крушения линейного времени. Пусть у него нет глубинного смысла, зато оно обладает глубиной бытия. Правда, его глубина касается простого присутствия вот (Da

). Мгновение ничего не репрезентирует. Оно только напоминает о том, «что “нечто должно быть вот тут вот”, прежде чем обрести какое-то значение»⁵⁹. Вот – вот и все его содержание. Ангел Лиотара ничего не возвещает, ему не о чем сообщить. Он сияет в своем простом присутствии.

Время углубляется по вертикали вместо того, чтобы простираться горизонтально по нарративному пути. Нарративное время – это непрерывное время. Событие само по себе предвещает следующее событие. События следуют друг за другом и порождают смысл. Теперь же эта темпоральная непрерывность обрывается. Возникает дискретное, растрескавшееся время. Событие больше не содержит в себе указания на то, что произойдет дальше, что за ним случится следующее событие. Оно не сулит ничего, кроме своего мгновенного присутствия. Возникает время без воспоминаний и ожиданий. Его содержание полностью исчерпывается голым вот.

Лиотар цитирует Барнетта Ньюмана: «Мои картины имеют дело не с манипуляцией пространством и образами, а с чувством времени»⁶⁰. Чувство времени (sensation de temps) – это не сознание времени (Zeitbewußtsein

). Оно лишено всякой темпоральной протяженности, которая конституировалась бы сознанием. Оно имеет место до синтеза сознания. Речь идет не о времени, которое означает, а о времени, которое аффектирует. В мгновение ока оно вздымается как «облако аффектов»⁶¹ и вновь исчезает в ничто. Событие – это не тема, которая была бы доступна для сознания, а травма, которую нельзя вобрать в сознание, которая полностью ускользает из-под его контроля или лишает его сил.