Доводы, которыми оправдывали запрет на ввоз оружия, были, разумеется, безосновательны, так как было хорошо известно, что данакильские бандиты не любят огнестрельного оружия, им хватает копий; они доказали это, когда разгромили караван француза Барраля, возвращавшегося из Анкобера. Известие об этом событии ошеломило европейцев, живших в Таджура. «Здесь произошли печальные события, — пишет Рембо своим близким 9 июля. — На побережье все спокойно — разбойники напали на один караван в пути и перебили людей, но случилось это только потому, что караван плохо охранялся».
Протест Рембо и Лабатю с пояснительной запиской был передан 24 мая министру военно-морских сил и колоний. Документ представлял собой прошение о расследовании по приведенным фактам, а также размышление о том, что назрела острая необходимость выработать ясную и последовательную политику в отношении торговли оружием, ввиду того, что нынешняя неопределенность только поощряет англичан и итальянцев действовать в ущерб Франции.
В конце концов всем все надоело. Франзой заявил о намерении отправиться на свой страх и риск с французским караваном. Министр военно-морских сил, который узнал об этом решении от губернатора Обока, Лагарда, 10 июня 1886 года, ответил, что может оказать посредничество итальянской миссии и французскому каравану.
Рембо большего и не желал. Он мог наконец выехать. Все было готово: в мае он из предосторожности оставил во французском консульстве в Адене на хранение свой контракт с Лабатю (утерян).
Увы! У Лабатю обнаружили рак горла, и он не смог отправиться в путь. Он должен был в срочном порядке вернуться во Францию, чтобы проконсультироваться со специалистом.
Настало лето. Франзой уехал, Рембо продолжал ждать. К концу августа начали приходить тревожные известия о Лабатю, вскоре стало ясно, что его дни сочтены.
В смятении Рембо подумывал о том, чтобы присоединить свой караван к каравану Солейе, который стоял там же, в Таджура. Идея была хорошая — Солейе был стреляный воробей, знал Шоа как никто. Лучшего проводника было не найти.
Пришла беда — отворяй ворота! 9 сентября Поль Солейе умер от кровоизлияния в мозг прямо на улице в Адене.
Несчастье за несчастьем обрушиваются на Рембо. Скре-пя сердце, он решает отправиться один. 15 сентября Рембо объявил о своем намерении близким: он тронется в путь в конце месяца.
Когда Лабатю, наконец, умрет, его смерть будет лишь небольшим осложнением, которое не может уже ничему помешать. «У вас будет время все уладить; не волнуйтесь о наследниках, они, вероятно узнают о его смерти еще не скоро», — заверяет Жюль Сюэль в письме к Рембо из Адена от 16 сентября. Но о чем-о чем, а об этом Рембо не беспокоился.
Его караван состоял примерно из пятидесяти верблюдов, и охраняли его 34 абиссинца.
Перед самым отъездом Рембо сообщили о смерти Лабатю.
В отъезде, которого так ждали, больше не было ничего победного. Это было скорее «отступление вперед».
Он выехал, ни на что уже не рассчитывая, ожидая «многих опасностей и неописуемых неприятностей». Но его не оставляла надежда. Дорога к Шоа, так называемая Гобадская[211]
дорога, была одной из самых плохих дорог в мире. Она проходила через голые плоскогорья, «усыпанные железистыми камешками, раскаленными на солнце»2. Нередко термометр показывал больше 72°. Можно себе представить, сколько Рембо вынес, ведь шел он большую часть времени пешком, рядом со своим мулом.Сначала караван спустился к озеру Ассаль, берега которого, как бахромой, украшены полосами голубых кристаллов соли. Но Рембо смотрел на окружавшее его скорее как экономист, чем как турист: перевозка соли по дороге Дековиль на побережье не была бы выгодна, рассудил он. Это было бы «грабительски дорого» (письмо к Альфреду Барде от 26 августа 1887 года). На пути от Ассаля к Харару через Гобад (23 этапа) они пересекли вулканическую пустыню — «вид ее ужасен; так, должно быть, выглядит луна». Путешествовать там было небезопасно из-за набегов племен дебне, которые испокон веку вели здесь войну с соседями. Чтобы пройти от Харара к реке Аваш, нужно было еще восемь или девять дней. Рембо осознал, как глупы были проекты устройства каналов на этом водном пути. «У бедного Солейе, — пишет Рембо Барде 26 августа 1887 года, — строилось для этого в Нанте специальное небольшое судно!» Аваш — это «сточная канава с извилистым руслом, перегороженным деревьями и заваленным каменными глыбами».