Артюр Рембо

Но от поэзии до реальности далеко, и скоро их беспечной жизни наступит конец. Жена Верлена подала в канцелярию гражданского суда прошение о раздельном проживании и раздельном владении имуществом, пока не будет решено дело о разводе. Она приводила в свою пользу десять доводов, как-то: ее муж часто напивался пьян и жестоко с ней обращался, он неожиданно сбежал, странно вел себя в Брюсселе и т. д. Он, вероятно, не хотел придавать этому никакого значения, но ему постоянно приходили разные официальные бумаги, которые беспокоили его все больше: повестка для него одного, повестка в суд обоим супругам — рассмотрение возможности примирения, потом постановление от 13 октября, по которому Матильде разрешалось проживать у своих родителей, а Полю запрещалось «посещать означенный дом», решение прокурора о назначении алиментов в 1200 франков в год с немедленной выплатой 1000 франков и т. д.

Все это приводило Верлена в ярость, он потерял хладнокровие: он даже собирался «набить морду» мэтру Гийо-Сионе, адвокату жены, и созвать суд еще раз, так как у него тоже, кричал он, были «доказательства»! Ему дали понять, что это ни к чему не приведет, что ему надо играть по правилам, если он хочет защищаться в суде. Тогда он нашел себе адвоката, мэтра Перара (его контора находилась на улице Россини). В письме своему другу Лепеллетье от 8 ноября он говорит, что пишет речь в свою защиту, которой развеет в прах «отвратительные обвинения» (в содомии): «В речи я провожу трезвый и ясный анализ той душевной силы, в высшей степени достойной уважения, которая порождает мою симпатию к Рембо, нашу дружбу, верную, глубокую и постоянную, не стану добавлять совершенно чистую —

господа, подумайте сами, какие мерзости вы нам приписываете!»

Этот документ, к сожалению, не сохранился: архивы господина Перара были уничтожены в 1919 году. Верлен — неисправимый поэт! — вообразил себе, что подобная исповедь, в которой он представал в самом выгодном свете, может повлиять на судейских крючкотворов и опровергнуть неопровержимые доказательства. С той же целью он собирался написать сборник стихов под названием «Песнь грязной любви», изобличающий вероломство жены и рисующий его мучеником; однако Рембо отговорил его: это показалось ему проявлением дурного вкуса, и потом, сколько можно обращать внимание на эту дуру?

Все эти неприятные обстоятельства, усугубленные приближением зимы, заставили их спуститься с небес на землю; к тому же друзьям не хватало денег — Верлен не мог бесконечно просить у матери, — так что порой они даже нищенствовали, как, видит бог, многие в ту пору в Лондоне: «В притонах, где мы пьянствовали, он (Рембо, «инфернальный супруг» «неразумной девы» Верлена) плакал при виде толпящейся вокруг нищей братии»[121].

Такая обстановка отнюдь не благоприятствовала литературному творчеству, для которого и Рембо, и Верлену нужны были покой и свобода. Друзья прекрасно понимали, что о них, как и об их дерзкой выходке, стали постепенно забывать.

В то же время Рембо продолжает записывать в «Тетрадь Ясновидца» свои ощущения: он делится впечатлениями, рассказывает сны, рисует пейзажи; все это были для него лишь упражнения в стиле — вот почему «Озарения» так бессвязны и фрагментарны. Рембо, вероятно, рассчитывал когда-нибудь объединить эти отрывки в целостное произведение, которое стало бы одной из вершин французской литературы, но подобный труд потребовал бы многих лет жизни в обстановке некоего неизменного благодушия. Он же жил в атмосфере постоянных раздоров. Его отношения с Полем становились все хуже. Терзаемый огорчениями, измотанный угрызениями совести, Верлен постоянно страдал, вздыхал и плакал; он постепенно превращался в ипохондрика. Удрученный Артюр смотрел на него с жалостью: несчастный не мог понять, что он, Ясновидец Рембо — чуждый унынию сверхчеловек, способный благодаря своей воле и энергии перенести любые поражения и насмешки, преодолеть привязанности, стерпеть безразличие. И этот сверхчеловек тащит за собой беднягу Верлена, парализованного ожиданием суда и чувством раскаяния перед женой, ее родителями и малюткой сыном!