Асафетида

– Каждую ночь?

– Чаще, – признался я. – Это психическое. У меня на отпевании случилось в первый раз, когда я в обморок упал.

– Да-да, помню. Мне тогда как раз что-то такое и подумалось. Отчитать вас надо, – добавил он совершенно серьезно, – при советах еще отец Павел был, так к нему даже из других городов, я слышал, приезжали. В Печорах потом батюшка Сергий отчитывал, Царство ему Небесное. А сейчас даже не знаю, к кому и обратиться.

Предложение звучало, мягко говоря, неожиданно.

– Даже если неверующий, не повредит. Пари Паскаля! – Поспешил уверить меня Точкин. И только выяснив, что, вдобавок к тому, что не верующий, я еще и не крещенный, отказался от своей богоугодной затеи.

В это время подъезд начал оживать. Сверху протопал кто-то на раннюю смену в тяжелых ботинках и, не придержав, громко ударил железной дверью. За окном раздавались голоса. После искренних уговоров посидеть еще Точкин все-таки вынужден был проводить меня до порога.

То ли особый травяной сбор был тому причиной, то ли беседа, рассеявшая одиночество вместе с тревогой, но только, дойдя до дивана, я, не раздеваясь, обрушился на него и погрузился в заветную тьму.

5. Целитель

– Вас бабушка растила? – Осторожно интересуется у меня Точкин. – А родители?

– Утонули. В Острове еще, – отвечаю я.

В Псков мы переехали, когда мне уже исполнилось шесть, а дошкольное детство я провел в городе Острове. Проживали на старенькой улице Калинина, в квартире с печным отоплением без воды и канализации. Неподалеку от дома была река и остров на ней, в честь которого и назвали когда-то нынешний райцентр. На острове в средние века стояла крепость, отметившаяся во всех северных войнах, теперь – церковь, пара частных домиков и пляж. Великая там заметно мельче, чем в Пскове, но глубины оказалось достаточно. Впервые после моего рождения мама с папой выбрались отдохнуть вдвоем, а меня поручили бабушке – как оказалось, на всю оставшуюся жизнь.

– Соболезную.

– Да бывает. – я откидываюсь на неудобную спинку “икарусного” сиденья.

Осиротеть мне было суждено в трехмесячном возрасте, а в наследство от родителей не причиталось даже могилы: трупов не обнаружили, хоть военные водолазы пролазили все русло. На пляжном песке остались две пары сланцев да пустая бутылка, из-за которой в нашем семейном уставе значился особый параграф насчет алкоголя. Хотя лично я не сомневался, что настоящей причиной был мой дед: с ним бабушка еще в молодости развелась из-за пьянства, и скончался он от цирроза еще до того, как я появился на свет.

Шлепанцы потерялись при последнем переезде, хотя в общаге бережно хранились в отдельном отсеке шкафа вместе с прочими памятными вещицами, вроде моих детсадовских рисунков, засохшего цветка и пары билетов тридцатилетней давности на киносеанс в псковском “Октябре”.

Не найдясь, о чем еще спросить, Точкин отворачивает лицо к окну. Вдоль шоссе в бесконечной канаве чернеет вода. Между стволами посверкивают мертвые топкие лужи. Наша остановка – деревня Болоты, последняя перед Порховом, хотя собственно болоты начались едва не сразу за Псковом.

Точкин не подвел, нашел решение и, вместо священника, повез меня к народному целителю. Сопротивляться не имело смысла. О знахаре ему рассказывал Андрей Любимов: какого-то майора-танкиста тот, единственный, сумел намертво закодировать от пьянства, а самого генерала-комдива, если верить курсировавшим по дивизии слухам, излечил от мужской слабости. Именуемый Ипполитом Ивановичем, ворожей ведет практику еще со времен Перестройки и, хотя принимает в глуши и не дает объявлений, пользует немалую клиентуру.

Поездка до места заняла часа полтора. Болоты оказались ничем не примечательной деревенькой, составленной вдоль трассы из десятка домов. На остановке вместе с нами выходит пара лет под лет маргинального вида. Конечный пункт назначения у них совпадает с нашим, и они тут не впервые, если судить по уверенно взятому курсу. Мы чавкаем следом по размокшей грунтовке, что ведет через луг. Жена тараторит без умолку. Муж сосредоточенно месит ботинками грязь и только раз оборачивается, чтобы тихо бросить спутнице несколько слов. На широком плече у него подпрыгивает в такт ходьбе трехцветная спортивная сумка.

– Устали? Давайте передохнем. Все равно автобус обратный нескоро. – Забеспокоился Точкин, когда во второй раз я тяжело оступился. Колени сгибались со слышимым скрипом, да и все тело словно задеревенело. Согнуться и перевязать напитавшиеся влагой шнурки стоило такого труда, что я почти готов был просить о помощи.

Порыв с трассы донес голоса болотских собак.

– Собака лает – ветер носит. – Тут же неясно к чему сообщил Николай.

Мне осталось вежливо согласиться. Он стоял в шаге от меня и не спускал глаз с черной птицы, невысоко парящей над прошлогодней травой.

В ответ на попытку взять меня под руку я запротестовал. Остаток дороги шли еле-еле, все дальше отрываясь от наших попутчиков.