Аспекты

– Ну, якобы пекарь зарядил пушки плетениками, а врагам так понравилась выпечка, что они перестали воевать. Мерус Арайдер – кстати, он был сторонником партии Войны, но вы наверняка это знаете, – говорит, что еще есть версия про плюшки вместо пуль.

Und so der Maxl Linkakuch’Lasst sich bei sein SoldatbuchUnd hiebt kein mehr der KesseltromSondern der Linkabatter um.

Вот примерно так, вы же понимаете.

– Да, не в барабаны бить, а тесто месить, – кивнул Варис. – А вы говорите на герадшпрехе куда лучше меня.

– В наших краях, на юго-востоке, все знают либо алинсетр, либо герадшпрех. Не знаю, почему так. Философический вопрос, примерно как объяснить, отчего уроженец Ферангарда не может привыкнуть к порядку слов в лесканте.

– Мерус Арайдер хорошо говорит по-лескорийски, – сказал Варис, – а вот новый посол, Роха Серестор, либо действительно не способен составлять простые предложения, либо притворяется, будто не может. И вообще, торговцы владеют иностранными языками намного лучше дипломатов, хотя и хуже, чем обычные слуги.

– Милорд, вы мне льстите.

– Простите, я не хотел вас задеть. – Варис понизил голос и, устыдившись, призвал себе на помощь исчезающую ауру усадьбы Странжа. – Вы – друг Извора. Я тоже. И Кларити. В этом мы едины, хотя нас и разграничивает сословная принадлежность. А если я вдруг случайно забудусь, отвлекшись на всякие неотложные дела, то с благодарностью приму напоминание.

Клест кивнул.

– Да, в этом мы с вами друзья. – Он обернулся, взглянул на опущенные жалюзи и спросил: – По-вашему, он пострадал по чьему-то умыслу?

С трудом сдержавшись, Варис не стал смотреть на окна.

– Нет, вряд ли.

– Вот и хорошо, – вздохнул Клест. – Я никогда не желал зла никому и не хочу начинать.

– Свежта сказала почти то же самое.

– Хотите еще рому? – предложил Клест.

Они оставили печальные темы и принялись непринужденно обсуждать десерты и выпивку, а потом спустились в винный погреб за очередным бочонком «Огненного Ручья».

– Вы упомянули, что родились на юго-востоке. Далеко? К востоку от эстуария? За Гильденштрандом?

– Нет, еще дальше, за Эрленспином и внешним архипелагом. Я родился в Корейн-Тей, на Подветренном Корейне. Знаете о таком?

– Только понаслышке.

– Если бы на нас напали кверки в своих утлых лодчонках, то мы вернули бы их лучших пловцов домой.

– Ставь парус, мореход, мы возвращаем северянам их лучших бойцов в бронзовых урнах.

Клест рассмеялся, и Варис тоже не сдержал улыбки: в каждой стране похвалялись, как задали жару воинам Блистательной империи.

– А я думал, вы тоже с побережья, – сказал Клест.

– Да, с побережья. Но не мореплаватель.

– Но вы все равно кое-что знаете. У моей матери была склянка голубого стекла, а внутри, на волоске, висел путеводный камень. Когда Голубка уходила в море, мама ставила склянку на кухонный подоконник, а сестра, когда возвращалась, бросала в склянку привезенную с собой ракушку, чужеземную монетку или еще что-нибудь, и склянку убирали в буфет до следующего плавания. Мы верили, что это поможет Голубке вернуться домой. Оно и помогало. А потом сестра не вернулась. Мы все равно верили, еще целых два года после того, как корабль сестры пропал. Вести о пропавших на море всегда доходят медленно. Мало ли, вдруг Голубка попала на какой-нибудь необитаемый остров или к алинсейским пиратам… В общем, мы отговаривали себя, как могли. Спустя два года в Святилище Мореходов отслужили молебен – как обычно, не о погибших, а о пропавших, по-прежнему надеясь на лучшее. Но, по сути, это, конечно же, поминальная служба, просто чтобы положить конец бесплодным ожиданиям, ведь жизнь продолжается. Мы вернулись домой, и я заметил, что голубой склянки на подоконнике больше нет. Кроме мамы, к склянке никто не прикасался, но я побоялся спросить, куда она подевалась. Однако я уверен, что она все еще дома, в каком-нибудь тайном месте, где на нее никто случайно не наткнется. И если Голубка попадет домой, а потом снова – обязательно – уйдет в плавание, то склянка опять займет свое место на подоконнике. Что-то всегда должно оставаться.

Клест снова покосился на окна, и на этот раз Варис тоже взглянул в ту сторону, но не заметил ничего, кроме отблеска света на стекле над неподвижными шторами.

– Знаете, что мне говорят торговки на рынке? – слабым голосом проговорил Клест. – «Тот, кто обращается с рыбами так, как ты, наверняка будет пользоваться уважением у самих рыб». Вот только я никогда этого не проверял.

– Что бы вам ни говорили парламентские секретари, – с нажимом заявил Варис, – вы всегда можете связаться со мной. А если вам это не удастся, обратитесь за помощью к женщине по имени Лейва.

Клест вздрогнул, подавил всхлип, прижал салфетку к глазам и, успокоившись, произнес:

– Извор мне много раз это говорил. И про Лейву… Да, разумеется, вы правы. Он тоже сказал бы, что жизнь продолжается. Иногда… ну, когда я его навещал, уже после… По-моему, он на этом настаивает. Не могу объяснить, как я это знаю. Будто путеводный камень мне указывает…