Аспекты

Они попрощались, пожали друг другу руки, и Фиалинта повела Вариса к воротам. Посреди сада она остановилась.

– Милорд, прежде чем вы уйдете…

– Вы что-то хотели сказать?

– Вон там, у стены, стоит старая кузница. Я там живу. Дом небольшой, мне одной как раз хватает, хотя некоторые и утверждают, будто я занимаю слишком много места. – На ее лице появилась та же милая улыбка, что и при встрече; за ужином Варис такой улыбки не видел. – Я просто хочу, чтобы вы все правильно поняли.

– Разумеется, гранд-капитан. Благодарю вас. Спокойной ночи.

Час был поздний, похолодало, но Варис решил пойти домой пешком – за часовую прогулку можно без помех обдумать многое. Он размышлял о Каббельсе. Тот открыто заявил, что ни во что не ставит «Злодеяния и осуждение». Это попахивало аниконизмом, если не полным атеизмом. Но если Каббельс тайный атеист, а атеизм запрещен по закону, то яростная борьба противоречий наверняка и свела его с ума.

Как бы там ни было, основная проблема заключалась в другом. Удивительно, но простые слова «Злодеяний и осуждения» толковали совершенно по-разному. На протяжении сотен лет шли споры, что именно они означают. Причиняет ли зло соседу то, что вы построили забор на своей земле, а соседская трава в тени забора увяла? Или это причинение зла земле? Что представляют собой сакральные «плоды честного труда» по заветам Эвани? Да, повсеместно считалось, что эта строка означает защиту имущества от ущерба, но…

Однако больше всего разночтений вызывало само слово «осуждение». Некоторые утверждали, что оно обозначает не просто судебный процесс, а совершенно определенное действие. Другие настаивали, что его смысл предполагает «наказание» или хотя бы «возмещение вреда». Вдобавок происхождение этого слова тоже вызывало нескончаемые споры. По одной версии, его древняя основа «-ужд-» была как-то связана с понятиями «соглашение» или «договор». А может, это слово было производным от jusicato, то есть «уравновешивать», или от diadero, то есть «раскрывать, обнаруживать», либо, по самой дискуссионной версии, уходило корнями в глубь веков, к jagah (diagah на южном наречии), то есть «охотиться, загонять».

Тем не менее все соглашались, что существует такая вещь, как справедливый суд, хотя и не все возводили это понятие в абсолют. И все соглашались, что это хорошее и полезное дело, во всяком случае для некоторых. А в остальном, как в аренетте, все участники спора получали свои туше, но никакой кончетты не предвиделось.

В доме Вариса, под лампой на секретере, лежал конверт – неподписанный, но Варис хорошо знал почтовую бумагу, которой пользовались гости усадьбы Странжа. Он перевернул конверт и увидел синюю восковую печать с изображением клинка на фоне заходящего солнца – герб Лумивесты.

Очевидно, конверт оставил Винтерхольм, прежде чем уйти с Варисом на обед. Варис вспомнил, как на кухне Винтерхольм засовывал руку в карман сюртука. Зря Варис не придал этому значения: будучи неплохим… чудесником, чтобы не сказать иначе, Винтерхольм никогда не делал случайных движений. В данном случае логика была проста: письмо не стоило читать в общественных местах, а Варис упомянул, что ему предстоит много встреч. Ничего срочного в письме нет, и Варис не будет отвлекаться на ненужные мысли о том, как на него ответить.

Он вскрыл конверт резким взмахом канцелярского ножа и вытащил три сложенных листа тяжелой, гладкой бумаги цвета густых сливок. Листы были из небольшого блокнота, а Лумивеста писала крупной, летящей вязью.

Обращение в письме отсутствовало. Сам Варис, раздумывая о своем ненаписанном письме, тоже не знал, как его начать: «Миледи» или «Миледи коронесса» не подходило вовсе, «Моя дорогая Лумивеста» или «Моя… [вставить подходящее прилагательное в превосходной степени] Лумивеста» тоже не то, а просто «Лумивеста», без всяких прикрас, в его гордой наготе… нет, хватит, она права, письмо знает адресата.

Завтра мы с Сильверном уезжаем на запад. Я не умею разборчиво писать в поезде и уж тем более верхом, так что никаких посланий от меня не будет, пока я не доберусь домой.

Чаробраз Березар согласился проехать часть пути с нами. Он напоминает, что вскоре официально вступит в сан, и надеется, что вы о нем не забудете.

Далее она вкратце описала то, что произошло в усадьбе после отъезда Вариса, – в общем, все то, о чем рассказал Винтерхольм. Варис отметил, что в письме нет ни одного зачеркнутого или смазанного слова.

Вторая страница заканчивалась следующим: