Аспекты

Темный Покой в городском особняке Вариса был обычным чуланом под лестницей, куда вела маленькая дверь, обитая бронзовыми пластинами. Если убрать оттуда все полки, то в чулане с трудом поместился бы взрослый человек, да и то присев на корточки. В небольшом особняке холостяка с минимальным количеством слуг для тайных мыслей жильцов не требовался огромный зал. И все же дверь запиралась на сложный замок, а в дверной раме была установлена смертоносная ловушка: Варису, как корону, полагалось соблюдать традиции.

Он коснулся двери – холодная, хотя в доме тепло. Может, это просто его рука слишком горячая. О подспудном влиянии Темных Покоев на окружающих ходили всевозможные слухи, мол, накопленное там зло вызывает кошмары и даже склоняет жильцов к убийству. Что ж, слухи возникают неизбежно, к тому же им свойственно разрастаться. И все же по сравнению с тем, что творилось в питейных подвалах на Парусной улице или в Пятигранном квартале, предполагаемое влияние Темных Покоев было ничтожно.

В общем, у Вариса, как и у всех, был Темный Покой, где, как и у всех, хранились определенные предметы, требующие особого обращения, которые нельзя просто выкинуть.

Одним из таких предметов были тиски для пальцев, старинный пыточный инструмент, скорее всего сделанный в эпоху Среднецарствия, но, может, и гораздо новее; с течением времени его устройство не изменилось. Варис нашел вещицу еще совсем мальчишкой, в ящике со всякими железяками, и, не зная о ее истинном предназначении, колол ею орехи, но получалось плохо. Тем не менее он, как и любой ребенок на его месте, решил сохранить странную находку. А когда ему исполнилось десять, увидел, как ее применяют. Испытанное потрясение изменило его на всю жизнь.

На верхней полке лежала старинная кремнёвая пистоль с инкрустированной рукоятью и золоченым замком. Отец Вариса брал ее во все поездки. Вариса с детства обучили разбираться в видах оружия, и в юности он не понимал, почему отец предпочитал пистоль более современному револьверу. Как правило, однозарядная пистоль по традиции была дуэльным оружием, к тому же ею пользовался исключительно распорядитель дуэли, а сами дуэлянты могли применять все что угодно, вплоть до легкой артиллерии, что иногда случалось.

Варис знал, что расспрашивать отца об этом не стоит, а потом, когда спрашивать стало не у кого, понял, что, в сущности, пистоль выполняла чисто церемониальную функцию. Корон носил с собой оружие по праву сильного, а не для того, чтобы защищать свою жизнь.

Когда нашли карету с убитыми родителями Вариса, у отца при себе была эта пистоль – заряженная. Никто так и не смог объяснить, почему он из нее не выстрелил. Настоящая загадка. Рядом с каретой должен был лежать убитый бандит, а то и два, потому что мать Вариса тоже умела обращаться с огнестрельным оружием и стреляла очень метко.

Скорее всего загадка разрешалась просто: корона с супругой остановили люди, которых он не мог заподозрить в дурных намерениях. Тем не менее все в Корварисе утверждали, что убийство совершили бандиты.

Сейчас пистоль была разряжена; порох давно бы испортился и разъел замок. Да и вообще, символический предмет не следовало наделять особой силой.

Родители Вариса погибли полжизни назад; когда это случилось, самого Вариса не было в коронате – тогда он пользовался любым предлогом, чтобы находиться где-нибудь еще. Сначала он учился в Аскореле, потом открыл для себя Листурель, а в четырнадцать лет попросил отца назначить его своим представителем в парламенте. Варис до сих пор хранил витиеватое послание, написанное секретарем корона, в котором говорилось, что корон счел просьбу интересной и многообещающей и что он восхищен серьезными намерениями сына.

Если эти слова действительно принадлежали корону, а не являлись вымыслом секретаря, то были наивысшей похвалой, полученной Варисом от отца. Однако по неизвестным Варису причинам его просьбу так и не удовлетворили. Парламентский комитет мог отклонить предложенную кандидатуру, чтобы короны, обладающие специфическим чувством юмора, не назначали своими представителями новорожденных младенцев, скотину или неодушевленные предметы; возрастных ограничений не существовало, и иногда парламентскими представителями становились пятнадцатилетние юнцы, с переменным успехом.

Но этого не случилось. А год спустя Варис стал полноправным короном и вскоре переехал на постоянное жительство в свой столичный особняк.

Воспоминания о семье все больше походили на люксивы в старом семейном альбоме: то чопорные и скованные, то забавные и нелепые, то смазанные в резком движении, и почти все выцветшие. Варис помнил отца: его шутки, не всегда грубые и неприятные, хотя в приподнятом настроении он бывал редко. Он тоже страдал мигренями, и теперь Варис понимал, какие мучения они ему доставляли, хотя корон никогда не упоминал о боли. Он просто говорил, что гневается, и всегда называл убедительные причины своего гнева, который был резок, как молния, и останавливал мгновение, будто вспышка люксивера.