После этого он начал задавать конкретные вопросы, и я на все дал прямые ответы: «Нет, эскадра не боеготова. Нет, у нас не хватает самолетов и боеприпасов. Да, мои люди утомлены и нуждаются в отдыхе. Нет, я не доверяю Берлину и не думаю, что хоть кто-то там представляет, что здесь происходит, так как они думают жопой вместо головы».
Когда Кессельринг выслушал все это, он обратился к другим. Я никогда не забуду, как ему ответил один из моих младших офицеров. Он сказал: «Если великий фюрер так хочет сохранить Сицилию, почему он не дал нам, что требовалось в Тунисе? Тогда мы не оказались бы здесь». Я рассмеялся, услышав это, но Кессельринг, хоть и не был отъявленным нацистом, был возмущен этим ответом. «Просто выполняйте свои приказы», – буркнул он. Он отказался выделить мне летчиков и самолеты, хотя мы выдержали несколько месяцев тяжелых боев.
Когда Кессельринг уже садился в машину, чтобы уехать, он подозвал меня и сказал, рассмеявшись: «Штайнхоф, я сумел сдержаться, но то, что вы сказали про Геринга, едва не заставило меня обоссаться. Это чертовски смешно, однако вокруг было слишком много народа. Поберегитесь». После этого он укатил, а я вернулся к своим летчикам, когда все еще смеялись. Однако я подумал, что хотя бы дал им возможность немного расслабиться.
В конце июня нас навестил командующий истребительной авиацией (генерал истребителей) Галланд вместе с Лютцовом, Нойманом и Рёделем. Рядом с нами базировалась эскадрилья JG-53. Гитлер хотел иметь побольше войск в Сицилии. Я провел некоторое время с летчиками JG-27, которых помнил по прошлой службе. Я знал Франца Штиглера и Вернера Шроера. Всех командиров собрали на совещание, и Галланд с Лютцовом прочитали нам лекции по боям на Западе и действиям против тяжелых бомбардировщиков. Мы все понимали, что Сицилию удержать не удастся, мы не были дураками. Угроза вражеских тяжелых бомбардировщиков и растущее количество истребителей сопровождения – вот почему он прибыл к нам.
Когда Галланд был у нас, он также проинспектировал систему ПВО аэродрома, укрытия, летные полосы и все, что необходимо для нормальной работы авиабазы. В это время мы еще оборудовали аэродромы по всей Сицилии. Мы получили некоторое количество легких зенитных орудий для защиты аэродромов. Тяжелые 88-мм зенитки принадлежали зенитным дивизиям, не зависевшим от нас. Эти парни уже получали радары и могли помочь нам обнаруживать приближающиеся самолеты противника. Теперь мы могли заранее узнать о воздушном налете. Так как помешать налетам тяжелых бомбардировщиков было исключительно важно, я изучил рапорт Эгона Майера.
Я знал его с самых первых дней в летной школе. Я несколько раз встречал Георга-Петера Эдера, с которым познакомился лучше в JG-7. Они разработали тактику лобовых атак четырехмоторных бомбардировщиков. Я знал, что они работают над этим проектом. Эдер руководил летной школой во Франции после нового тяжелого ранения. Один из его курсантов был мой друг Илефельд, который успешно сбивал «гигантов», как он их называл.
Правила были очень простыми. Проблема заключалась в том, что когда крылья бомбардировщика заполняли прицел, стрелять было бесполезно, потому что цель находилась еще слишком далеко. Вам требовалось находиться в три раза ближе к бомбардировщику, чтобы добиться решающего попадания. Нас учили «никогда не стрелять слишком рано», «дождитесь, пока на перекрестие ляжет центроплан, а не консоли», «помните, что при атаке сзади у вас 50 процентов вероятности быть сбитым». Я также выяснил, что при атаке сбоку вероятность погибнуть немногим ниже.
Я начал обсуждать варианты лобовой атаки, которую хотел попробовать. Лобовая атака значительно снижала шансы противника на попадание. Однако в то же самое время снижались и наши шансы на успех, потому что оставалось меньше времени на обстрел цели. У вас было не более двух секунд, после чего следовало отвернуть. Всего две секунды. Я попробовал и понял, что такой метод не для меня.
Требовалось иметь стальные нервы, чтобы прицелиться и открыть огонь во время сближения, обычно при пикировании спереди-сверху. Вы превращали высоту в скорость, чтобы проскочить через заградительный огонь. Галланд наслаждался беседой. Он любил бывать среди пилотов вдалеке от Берлина. Он сказал мне, что снова чувствует себя молодым и беззаботным среди летчиков. Он совершенно не желал возвращаться в Берлин и признался, что предпочел бы быть разжалованным и снова получить эскадрилью. Ирония судьбы заключается в том, что через два года он получил под командование эскадрилью реактивных самолетов. И я попал к нему.
Во время визита вокруг Галланда собралось столько кавалеров Рыцарского креста, что это походило на слет. На этот раз я сумел поговорить с людьми, которые летали вместе с Марселем и знали его гораздо лучше, чем я. Мы сидели, пили, они рассказывали разные истории, мы смеялись до упада. Я даже не понимаю, как это я остался жив.