Атаку начинали танкисты

А сколько посылок приходило на фронт с теплыми вещами — шерстяными варежками, носками, свитерами. Принимая все это, с волнением и горячей благодарностью думали бойцы о русских женщинах, добрых матерях и милых девушках, трудившихся по 10–12 часов на швейных производствах, коротавших ночи за вязанием. Примерит какой-нибудь крепыш парень шерстяные варежки, потом снимет и ткнется в них лицом, будто руки девичьи целует. А иной дядька постарше фуфайку вязаную сложит, спрячет за пазухой да и вытрет рукавом слезу, набежавшую... может, с мороза. Порой приходилось наблюдать исподволь такие мимолетные вспышки больших человеческих чувств. Советский тыл времен войны, особенно ее первого, неимоверно тяжелого периода, давал фронту не только оружие, боевую технику, продовольствие, но и такую вот человеческую щедрость дарил. Резервами да ресурсами крепок был тыл, а в первую голову — людьми нашими, советскими.

Последняя попытка гитлеровцев организовать большое наступление на Москву натолкнулась на самоотверженную нашу оборону. Битва под Москвой с каждым днем, с каждым часом приближала поражение фашистских захватчиков. Советские войска, усилившие боевую активность, наращивали удары по врагу. И настало время, когда наше контрнаступление под Москвой обрело широкий фронт.

Продвинулись вперед на своем правом фланге части и соединения 5-й армии.

Наш 27-й отдельный танковый батальон вел бои на весьма трудных участках. Не знаю, правда, был ли тогда, при обороне Москвы, хотя бы один километр фронта не трудным. Стремительные атаки, встречные бои, засады... Не обошлось без потерь. Погиб, как уже упоминалось, комбат майор В. П. Шипицын. Принявший командование майор М. К. Купернюк в одном из боев был ранен в глаз, и батальоном было приказано командовать мне. За время осенне-зимних боев в строю батальона не стало многих танкистов. Они пали смертью храбрых.

Как командиру, мне отныне надо было решать многие вопросы вместе с комиссаром Козинским. Знал я его, конечно, и раньше — ведь в одном батальоне, — но, когда пришлось действовать рука об руку во главе воинского коллектива, мне открылось в этом человеке много нового. Он был постарше меня званием, годами, жизненным опытом и, хотя держался в рамках своих комиссарских обязанностей, мог кое-чему поучить, кое в чем помочь, что и старался делать доброжелательно и тактично.

Вечерами, когда устраивались по-полевому на ночлег, как-то «случайно» вдруг оказывался Алексей Фролович рядом. Заговорит о чем-нибудь интересном и важном, постарается отвлечь от тяжких дум — знал, что мои родные остались на территории, захваченной гитлеровцами, что никаких известий об их судьбе я не имею. И становилось легче, когда поговорит с тобой добрый, умный товарищ.

Занимаясь постоянно партполитработой в батальоне, он всегда был готов взять на себя что-нибудь еще. Осталось после боя на поле два подбитых танка. «Я подумаю, как их вытащить, — сказал Алексей Фролович. — У тебя, командир, других дел хватает». Пошел к артиллеристам, чтобы выпросить тягач. Пушкари поговорили, посочувствовали, но тягача не дали, опасаясь, видимо, как бы и тягач не остался там, где танки.

— Ну а лошадь хотя бы найдется? — спросил Алексей Фролович.

— Лошадка-то есть, — ответили артиллеристы. И стали подшучивать: — Неужто сосед задумал впрячь гнедую в танк?

— Дайте лошадь.

— Берите, товарищ батальонный комиссар.

Привел Козинский в наше расположение лошадь, запряженную в сани-розвальни, чем и у танкистов вначале вызвал шутки да смех. Он же знал, что делал. Собрал группу лучших механиков, поставил задачу. Зампотех Г. Морозовский тут же подключился к делу. Ночью на санях подвезли запчасти (а уже знали, что на каком танке повреждено). Вплотную к машинам на лошади подъехать не удалось — подтащили тяжелые детали на волокушах. На ощупь, старясь не шуметь, механики выполнили нужные технические операции. Под утро, когда немцы еще спали, забившись в землянки, взревели двигатели оживших танков. Поднялась стрельба, взвились ракеты, да поздно — машины своим ходом ушли с нейтральной полосы.

Комиссар А. Ф. Козинский умел говорить с людьми. Мне сначала казалось, что он никогда не готовился к выступлениям, а просто так — шел к бойцам, начинал с какой-нибудь шутки-прибаутки, а потом речь его, складная да толковая, сама по себе лилась. (В действительности он серьезно готовился к беседам.) К нему обращались с любыми вопросами, его словам верили, его меткие выражения передавались потом из уст в уста. Он говорил, к примеру, что наши войска готовятся к решающим ударам и скоро погонят врага по всему фронту, хотя оборона наша тогда удерживалась в глубине страны. Он твердил, что мы завоюем победу, хотя тогда, в сорок первом, до победы было очень далеко. Его убежденность, его вера в наше правое дело передавались людям.

Работая душа в душу с Алексеем Козинским, однополчанином и фронтовым другом, я частенько подумывал, что вот как мне повезло на комиссара.

5 декабря войска Западного фронта после авиационных ударов и артподготовки перешли в контрнаступление.