Атаку начинали танкисты

— Тогда, может, броней стукнете домик-то? В глазах капитана было столько надежды!

— Сейчас, — бросил Ермолин, скрываясь в башне.

Он скомандовал: «Вперед! Направление отдельно стоящий дом — таранить!» И устремился КВ, набирая скорость, вперед.

Деревенский дом рухнул под ударом брони тяжелого танка. Обвалившаяся кровля похоронила пулеметное гнездо фашистов.

Гитлеровцы сразу же после этого открыли огонь по танку из многих орудий. Танк был сильно поврежден. Погибли все члены экипажа, чудом остался в живых только командир машины Виктор Ермолин.

Стрелковый батальон, на пути которого не стало вражеского пулеметного гнезда, успешно продвигался.

Боевое товарищество и взаимовыручка проявляются подчас вот так вроде бы неожиданно и чуть ли не случайно. Мог бы Виктор Ермолин и отмахнуться, не внять просьбе пехотного командира — ведь танк не имел боезапаса и топлива, шел на заправку, экипаж с честью выполнил поставленную ему задачу и, что называется, выдохся в предыдущем бою. Да, могли развести руками танкисты и пояснить: нет силенок, безоружные мы. И никто бы не попрекнул их за это. Но сделали они иначе. Поступили не по установкам, а по зову сердца. По отрывистым словам, по запекшимся губам и яростному взгляду пехотного командира с перевязанной головой понял Ермолин, что не могут они, танкисты, просто не могут остаться в стороне, что по совести должны ввязаться в бой, бить врага броней. И двинули своим танком вперед. И пошли на подвиг и на смерть.

Ермолин, один оставшийся в живых, но весь израненный, долго потом отлеживался в госпиталях и в каждой медсестре «узнавал» женщину, которая шла в толпе гонимых по автостраде жителей подмосковного села Хомяки. И еще по ночам не спал он, бредил, повторяя имена своих боевых товарищей, членов экипажа, выкрикивая в серую больничную темноту: «Капитан, мы раздавили пулеметное гнездо, ты слышишь, капитан?!»

* * *

Резко похолодало. В первые ноябрьские дни, раньше обычного, выпал снег. Зима обещала быть суровой.

По радио и в газетах сообщили: 6 ноября в Москве состоялось торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. С докладом выступил И. В. Сталин. А на другой день стало известно, что 7 ноября, как всегда, на Красной площади в Москве состоялся парад войск.

Огромное моральное значение имели эти вести из Москвы. Политорганы, кстати, сделали все, чтобы сообщения о торжественном собрании и праздничном параде своевременно дошли в окопы, на огневые позиции, в районы сосредоточения резервных войск. Всюду, где только можно, были установлены радиоприемники и репродукторы, экстренными выпусками вышли армейская газета и дивизионные многотиражки, несли правдивое слово в красноармейские массы тысячи агитаторов.

А вскоре на передний край стали прибывать подразделения, принимавшие участие в параде. Пройдя по Красной площади, отсалютовав ленинскому Мавзолею, они совершили марш прямо на фронт. Какое в этом высокое мужество советских воинов-патриотов! Какое величие исторического момента!

У нас, фронтовиков, крепла уверенность, что Москву отстоим, что найдутся у нас силы превозмочь врага.

По-своему были восприняты эти события противником. Получив, очевидно, крайне категорические установки, командование фашистских войск предприняло еще одну попытку крупного наступления. 16 ноября, перегруппировав силы, немцы повели новое наступление на Москву с флангов.

Две недели почти беспрерывно шли бои. Защитники Москвы стойко, мужественно, самоотверженно сдерживали бешеный натиск гитлеровских ударных соединений. Великое множество ратных подвигов было совершено красноармейцами, командирами и политработниками, московскими ополченцами. На подмосковных полях сражений проявился массовый героизм советских патриотов.

Разведка донесла, что фашистское командование выдвигает резервы на усиление мотопехотных дивизий СС, наступающих в направлении Кубинки. Командир 82-й мотострелковой дивизии вызвал майора Купернюка, батальонного комиссара Козинского и меня для постановки задачи. Прежде всего он выслушал нас, посоветовался. Потом приказал уничтожить выдвигающиеся вражеские резервы, заняв вместе с пехотой оборонительные рубежи.

Я попросил разрешения опять-таки устроить засаду.

— Где? — спросил генерал.

— В тылу противника, — ответил я.

— Вы все продумали, капитан?

— Так точно.

— Тогда доложите свой план.

Я подошел к развернутой на дощатом столе карте, показал точку, где глухой лесной массив вплотную подходил к автостраде.

— Опять Ляхово! Полюбилась она вам, эта деревушка, — шутливо пробормотал генерал.

Я постарался обосновать свою мысль: именно там, близ Ляхово, наша танковая засада может стать гибельной для выдвигающихся резервов врага. По тем коммуникациям фашистские колонны будут идти довольно беспечно. Разумеется, вся сложность в том, чтобы скрытно проникнуть в тыл противника, ничем не обнаружить себя до подхода вражеских колонн.

— Разумное решение, — сказал генерал. — Ну что же, командир батальона, разрешим ему использовать для этого три-четыре танка.