Практически все подписавшие Севрский договор стороны были уверены, что добром вся эта «миротворческая» эпопея не кончится.
Настоящим провидцем оказался генерал Вильсон, который еще до наступления греческой армии записал в своем дневнике: «Нам необходима помощь греков, но всё это закончится войной с Турцией и Россией и нашим вынужденным уходом из Константинополя».
И как тут не вспомнить маршала Фоша, который, ознакомившись с грабительскими условиями Версальского договора, скептически заметил:
— Это не мир, а перемирие на двадцать лет…
Так оно и оказалось, поскольку никогда нельзя загонять жертву в угол, за которым всегда стоит решимость либо умереть, либо победить…
Ко времени его подписания большая часть бывшей Османской империи была оккупирована странами-побе-дительницами.
Что же касается положения на границах с Арменией, то Кемаль родолжал ждать известий из Москвы.
А вот Карабекир был в ярости:
— В то время, — возмущался он, — когда Антанта нападает на нас с Запада, — гремел он, — большевики провоцируют население Армении, Курдистана, Лазистана и Восточной Фракии отделиться от нас, вероятно для того, чтобы захватить их. Поэтому надо как можно быстрей оккупировать область Александрополя, а если возможно, всю Армению, чтобы наши представители в Москве были посланцами победоносной армии…
Более того, Карабекир потребовал всеобщей мобилизации.
Однако Кемаль не пошел на нее.
Да и что бы она дала?
А разрываться на два фронта было губительно, поскольку после подписания Севрского мирного договора греческая армия, активно поддерживаемая Англией, продолжила своё продвижение к центру Анатолии.
29 августа она захватила Ушак, после чего несколько замедлила свое продвижение, что было вызвано ослаблением по разным причинам поддержки англичан.
Что касается мусульманского мира, то «Анкара сделалась в глазах мусульман второй Меккой».
Дальние и близкие мусульманские соседи Турции увидели в ней центр борьбы против общего врага, направляли в адрес анкарских властей денежные пожертвования.
В своем желании расправиться с Кемалем союзники не отступали ни перед чем, опускаясь, порою, до самой настоящей низости.
Такова были история с письмом от 15 августа, якобы полученным Кемалем осенью девятнадцатого года от матери.
Его передал ему греческий коммерсант Мильтиади.
«Дорогой сын! — читал Кемаль. — Давно ты не присылал мне письма и не сообщал новости о себе…»
Конечно, Кемалю было сложно общаться с матерью, самой правоверной мусульманкой, признававшей незыблемые ценности.
И все же он писал ей: «Ты прекрасно понимаешь, что я знаю, что делаю. Если бы я не был уверен в окончательной победе, я бы ничего не предпринял. С уважением целую твои руки…»
Рассказав о себе и сестре Макбуле, мать продолжала: «Если не наведут порядок в Анатолии, ситуация в Стамбуле станет катастрофической. Вне всякого сомнения, анатолийцы скоро признают силу и убеждения правительства…»
Кемаль в ярости смял бумагу.
— Я уверен, — заявил он министру внутренних дел, -
что это письмо фальшивое…
В тот же день Мильтиади предстал перед Трибуналом независимости, только что созданным для суда над предателями.
Как это не покажется странным, но его оправдали.
Вполне возможно, что негоцианта использовали втемную.
Агентов спецслужб в Измире в те времена хватало.
Не совсем понятно, для чего была вся эта инсценировка.
Для того, чтобы заставить Кемаля смириться с наведением султаном порядка в Анатолии?
Так это было даже не наивно…
4 сентября Национальное собрание приступило к выборам министра внутренних дел.
Кандидат Кемаля, Рефет, был побежден Назымом, одним из лидеров «Зеленой армии», поддержанной только что созданной «Народной группой», состоящей из сотни людей, «склонных к радикальным идеям».
В чем они заключались, не сказал бы и сам Назым, поскольку это была какая-то горючая смесь из идей большевизма, левых юнионистов, прогрессистов разных мастей и всех противников Кемаля.
Кемаль решил остаться хозяином положения и потребовал от Этхема-черкеса добился отставки Назыма.
Через несколько дней он предоставил социальную программу, искусно перефразированный проект, подготовленный «Народной группой».
18 сентября Кемаль предложил Национальному собранию проект конституции.
Успехи греков и потеря священной для турок Бурсы вызвали в Анкаре бурю протестов, и члены меджлиса обвинили Кемаля в чрезмерном увлечении политикой.
Да и кому, как не ему, возмущались они, следовало возглавить армию, а не произносить речи в собрании?
Но Кемаль на фронт не спешил.
Без хорошо вооруженной регулярной армии даже самый великий полководец не смог бы остановить и уж тем более победить прекрасно экипированных греков.
К тому же, первое же поражение могло поставить крест на его дальнейшей политической карьере.
Вооружить его армию могла только Советская Россия, от которой он уже получил оружие и деньги.
Но из-за обострения обстановки в Закавказье, где вот-вот могла начаться война с возглавляемой дашнаками Арменией, подписание договора с большевиками затягивалось.
Усилили свою подрывную деятельность и агенты султана.
Но Кемаль не собирался сидеть, сложив руки.