Ататюрк. Особое предназначение

И они, надо полагать, Чичерин не очень удивился, когда турки отказались встречаться с Шантом для обсуждения предложенного Москвой договора, построенного на «принципе этнографической границы, основанной на национальных взаимоотношениях, существовавших до великой войны», и предлагавшего «произвести взаимное переселение для того, чтобы создать с обеих сторон однородную этнографическую территорию».

Бекир Сами не только отказался, но и продолжал наставивать настаивать на границах, определённых Брест-Литовским договором, и требовал признания «Национального обета».

Как отмечают некоторые историки, сыграло свою роль и заключенное Кемалем перемирие с Францией, которое не только понравилось Москве, но и вызвало у нее известное недоверие.

Возможно, большевики рассчитывали и на то, что после грабительского Севрского договора Кемаль под прессом союзников станет сговорчивей.

Нельзя исключать и того, что отказ подписывать договор по большому счету был пробным шаром.

Что-что, а подписать договор большевики всегда могли, а вот проверить на слабость Анкару велел сам большевистский Бог.

Вдруг дрогнет?

И, конечно, в Москве очень надеялись на то, что окончательно рвать отношения с Москвой Кемаль не будет.

Не вызывает сомнений и то, что Чичерин предъявлял свой ультиматум туркам после согласования с Лениным.

И не надо видеть в действиях Москвы какого-то изощренного иезуитства, поскольку шла большая политическая игра, в которой каждый из ее участников старался извлечь для себя как можно больше выгоды.

Чтобы подсластить пилюлю, большевики отвалили Халилю-паше золота на сто тысяч лир.

С неимоверными трудностями именитый курьер доставил его в Нахичевань, и только 8 сентября золото прибыло в Эрзурум.

200 килограммов было отдано в распоряжение Восточной армии Карабекира, остальное золото было отправлено в Анкару.

Тогда же было положено начало и военному сотрудничеству.

В ходе переговоров было также достигнуто соглашение, которое предусматривало предоставление помощи Великому национальному собранию Турции оружием, боеприпасами и золотом, а в случае необходимости — совместными военными действиями.

В распоряжение Г. К. Орджоникидзе были немедленно направлены для последующей передачи туркам 6 тыс. винтовок, свыше 5 млн. патронов и 17 600 снарядов.

Денежная помощь была согласована в сумме 5 млн. золотых рублей.

Очему большевики все-таки дали деньги и оружие, несмотря на отказ выполнять их ультиматум?

Да потому, что очень боялись того, что не имевшие ни армии, ни оружия турки будут побеждены греками со всеми печальными для них вытекающими из этого поражения последствиями.

Пошли на кое-какие уступки большевики и в вопросах с Арменией, когда Бекир Сами попросил хотя бы устного согласия Советской России на занятие турками Сарыкамыша и Шахтахты.

После продолжительного совещания с членом Военно-революционного Совета Кавказского фронта Г. К. Орджоникидзе вопроса о целесообразности занятия турками Шахтахты и Сарыкамыша, Г. В. Чичерин сообщил Бекиру Сами, что советское правительство не будет возражать, при условии, что турки не продвинутся далее этой линии.

Конечно, турки были недовольны решением по Армении и предпочли бы продолжать военные действия до победного конца.

К тому же они уже начинали понимать, что за улыбками и обещаниями большевиков на первом месте стояли их собственные интересы.

Не сомневались они и в том, что ради этих самых интересов большевики пойут на все.

Да, это было так, но в данном случае большевики ничем не отличались от тех же самых турок и, перефразирую знаменитую фразу Ильфа и Петрова, можно было бы сказать, что обиды здесь не уместны.

С самого начала шла лицемерная игра, в которой кому-то должно достаться больше, а кому-то меньше.

И, наверное, именно поэтому Э. Хемингуэй писал о том, что «Кемаль и советское правительство подходят друг к другу, как перчатка к руке».

Надо полагать, что турки были бы недовольны еще больше, если бы узнали, что в середине августа большевики с распростертыми объятиями приняли прибывшего в Москву с немецким паспортом на имя Али-бея Энвера-пашу.

Энвер приехал в Москву вместе с Джемалем-пашой и был представлен Караханом Ленину.

О чем они говорили, можно только догадываться.

Но точно известно, что в своих московских беседах Энвер не скрывал, что если ангорское правительство Мустафы Кемаль-паши сделает что-то не так, например, передаст Измир грекам, то он готов «свой меч, кинжал, пистолет, имя и руководство движением направить против этого правительства».

В свою очередь, большевики рассчитывали на то, что

они с помощью Энвера покончат с Кемалем, если союзникам удастся использовать его движение против Москвы.

И именно в этом заключалась главная ценность Энвер-паши для российской внешней политики.

Российская дипломатия была намерена использовать Турцию в лице Энвер-паши и младотурков против Антанты.

Лидеры большевиков думали, что смогут ловко маневрировать между зеленым знаменем Осмнской империи и красным знаменем кемалистской Турции.