Аукцион

Скрипнула дверь, Н.Ч. бросил взгляд в зал, где Рада расхаживала по сцене, как дрессировщик на арене цирка. Удар хлыстом – начальная цена – удар хлыстом – кто больше? – удар хлыстом – продано.

– Ты перебил мою охрану, – протянул Н. Ч. Он повернулся в кресле, не глядя на Даниила, мысленно продолжая отсчитывать крестики и перебирая мнущуюся ткань в пальцах. – Все берешь силой. Ничего не изменилось и за столько лет, Дань.

– Зато до тебя добрался.

– Добрался… – задумчиво повторил Н.Ч. – На те этажи без специального допуска ни зайти, ни выйти. И все же ты здесь.

Н.Ч. слабо улыбнулся. Разумеется, это он позволил ему прийти. Н.Ч. не думал, что смотреть на Даниила окажется так тяжело. Он наскоро мазнул по Даниилу взглядом, а дыхание перехватило, Н.Ч. на мгновение сомкнул веки – и снова, как и семьдесят с хвостом лет назад, пахнут тополя и черемуха, звенят стаканы. Удивительно, какие мелочи человеческий мозг протаскивает за собой через жизнь. Н.Ч. осталось всего несколько стежков.

– Трахаешь девчонку Тобольских? Ляля бы тебе не простила.

– Не надо. У нас одна боль.

– Значит, трахаетесь с болью, не друг с другом?

Они оба, пожалуй, слишком часто представляли этот разговор, он отпечатался на подкорке, это чувство, будто нужные слова давно найдены и подобраны, но сейчас они говорили совсем иное, просто чушь. Н.Ч. было обидно за Лялю, за себя, за то, что Даниил смог найти в сердце место для чужой, там, где они, как я думала, отлили памятник одной любви.

– Знаешь, – Н.Ч. отвлекся от вышивки, еще закурил, по-городскому зажав сигарету, оттопырив мизинец, затягиваясь, пока дым не начал разъедать горло, – я все думал, почему ты не убил меня сразу… Столько лет ждал, занимался непонятно чем, притащил своего этого… – Н.Ч. переключил мониторы на операционную, где все уже возились – катались окровавленной кучкой по полу, не разберешься, где чья конечность, одна культя младшей Тобольской страшно дергалась туда-сюда. Н.Ч. указал сигаретой на оболочку на столе: – Мальчишка сдох, потому что тебе взбрело в голову дать своему Королю душу, мой глава Банка окончательно отъехал, вон что устроил, еще твоя подружка. Столько суеты, столько лет – зачем, Дань?

Даниил долго смотрел в монитор, не дернувшись, не шелохнувшись.

Н.Ч. кивнул:

– Насрать тебе и на пацанов, и на подружку.

– Я не мог сделать этого тогда.

– Не мог, – поддакнул Н.Ч.

– Мы были связаны, Ляля нас связала.

Н.Ч. поднялся, разложив вышивку на столе, любовно погладив тугой рисунок из ниток, достал из тумбочки пистолет и подошел к Даниилу почти вплотную. Даниил был выше на полголовы, его разросшаяся борода щекотала Н.Ч. лицо. Близость отдавала болезненной вязкостью, закроешь глаза – и вот: кудри, пригоревшие драники, ее лицо. Столько лет Лялино лицо. Обычно человеческая душа вмещала множество чувств, растягивалась как шарик, наполненный водой, но в ней камнем бултыхалась одна, та самая, к которой человек каждый раз обращается мыслями, стоит заговорить о любви безусловной.

Они постарели. Пускай их лица, полируемые пересадками, почти не изменились, разве что несколько морщин изломали кожу в уголках глаз и губ, в душе они обветшали, истрепались. Н.Ч. бросил недокуренную сигарету на пол, придавил ее ботинком. Он страшно устал, задолбался бегать наперегонки со смертью. От Даниила пахло все тем же парфюмом и табаком, и Н.Ч. слышал Лялин смех, когда она зарывалась в шею Даниила и шумно втягивала воздух, занюхивала рюмки его запахом. Разве они жили с тех пор? В каком-то смысле смерть все равно выигрывала.

– Ты хочешь убить меня или избавиться от душ?

– Всего понемногу.

Н.Ч. усмехнулся и вложил в ладонь Даниила пистолет, огладив его кисть пальцами, – у Даниила всегда были грубые руки, ударнические.

– Тогда позаботься о них. – Н.Ч. указал то ли на мониторы, то ли на одностороннее стекло, за которым сидело множество людей, и все – рабы душ. – Не будь жестоким, ты все еще зефир, правда, внутри и задубевший.

Ляля любила залезть к Даниилу на плечи, теребить его щеки сверху и говорить, что вообще-то Даня – зефирина, только снаружи – твердая корка шоколада, а так – сущая мягкость.

Даниил воткнул дуло под горло Н.Ч., и тот сглотнул, не отступив. Они смотрели друг на друга, кожей ощущая, как между ними ворочаются – нитки, иголки, душные разговоры, Лялины истерики. Все свернулось в комок, как пережеванная бумага, и склеилось. За спиной Н.Ч. в мониторе загремела сигнализация, без Рады и специального допуска до них не сразу доберутся, у них-то время еще оставалось, совсем немного, но все же. Общая тревога по Аукционному Дому не сработает, любая непредвиденная ситуация на операционных этажах должна там и оставаться. Даниил наклонил голову, поджал губы, и Н.Ч. усмехнулся – все-таки что-то там шевелилось, все-таки,

душа моя, он тебе изменил.

Мучительно долго. Потом Даниил сунул пистолет обратно Н.Ч. и ушел, даже не хлопнув дверью напоследок.

– Ожидаемо, – буркнул Н.Ч., возвращаясь к вышивке.