Аукцион

Идея сбежать в Кварталы пришла сама собой. Лиса не была там, за Стеной. Она знала, что папа ездит за Стену играть в покер или на бои. Когда он возвращался, его пиджак пах потом и табаком, от которого щипало в носу. За столом о Кварталах говорили насмешливо и снисходительно, словно это место не заслуживало даже упоминания в их доме. Тем не менее папа, его друзья – все они туда возвращались. Лиса просила взять ее с собой, просто посмотреть, но…

кварталы – не место для молодой девушки.

Лиса была совершеннолетней, и пропуск ей одобрили быстро. Конечно, она собиралась пройти через западный пост, потому что на северном ее непременно узнают. Весь день Лиса в голове обкатывала план: пока перепрятывала мамины коньячные заначки, чтобы папа не нашел их во время ежеутреннего обыска маминых тайников и они не успели поругаться хотя бы до послеобеденного чая; пока выбирала папе галстук на вечер, чтобы он потом не запутался между красным и синим и не психанул; пока помогала Валечке на кухне.

Их повариха, крошечная милая женщина, которая запросто могла руками разобрать тушку некрупного животного, при этом умудрялась составлять съедобные гербарии на десертах, не сломав ни одной веточки, всегда грозно раздавала Лисе указания. Кухня была Валечкиной территорией, и она не делала для Лисы поблажек. Лисе это нравилось, поэтому она послушно чистила виноград. Левой рукой (полупрозрачной кистью пианистки с длинными пальцами и аккуратным маникюром) Лиса осторожно держала виноградинку, а культей с двумя пальцами (большим и указательным) поддевала и стягивала тонкую виноградную кожицу. Со временем два пальца страшно скрючились и стали походить на когти хищной птицы, но Лиса все равно справлялась с ними. Кожа на этой руке была бледной, туго натянутой и блестящей, из-за чего тоненькая багровая ниточка шрама на том месте, где когда-то у Лисы были пальцы, особенно бросалась в глаза. Лиса любила свою культю. Ей нравилось, как люди старались не разглядывать ее увечье, как морщились, стоило Лисе якобы случайно предложить обрубок для рукопожатия. Окружающие Лису жалели, иногда молча осуждали, но им невдомек было, что эта культяпка делала ее в разы счастливей всех обладателей десяти пальцев.

– Ну-ну. Разбирай виноград аккуратно, чтобы мякоть не повредить.

– Валечка, ты же видишь, у меня тут специальное приспособление. – Лиса подвигала пальцами культи, как робот, и Валечка захохотала. Она смеялась заливисто, и ее маленькие грудки с торчащими сосками смешно дергались под рабочим фартуком.

В духовке что-то запекалось, и Лиса млела от сладковатого аромата. Еще немного, и сладость всюду впитается – в стены, в Лису, минуя разве что Валечку. Руки Валечки при любых обстоятельствах пахли луком.

– Ты прям как моя кухонная помощница. – Валечка махнула в сторону робота на столешнице. У робота было много съемных рукоятей, но та, что висела, и правда напоминала Лисину руку.

– Тише, хуёвина еще заревнует.

– Василиса Тобольская, вам выписан штраф за нарушение запрета на обсценную лексику.

– Лиска! – Валечка розовела каждый раз, когда Лиса выругивалась. Домашние мониторы фиксировали обсценную лексику, но после смерти Лилит папа перестал отчитывать Лису за ругательства. Она материлась украдкой и понемногу, но Валечкина реакция Лису веселила. – Ну-ну, чисти лучше виноград и не жалуйся.

– А я и не жалуюсь, – запротестовала Лиса. С любой работой, даже самой тяжелой, она справлялась без нытья. Им предстояло еще несколько часов провести на кухне. Лиса не хотела идти собираться, все эти приготовления к спиритическому сеансу, который родители называли вечером памяти, ее раздражали.

– Она не приходила к тебе?

– В этот раз нет. – Лиса вздохнула. – Может, ей надоело.

– Не говори глупостей.

Лилит часто снилась Лисе, особенно перед вечером памяти. Она долбилась в ее сны, и Лисе приходилось переживать все заново. Кровь, слезы, крики, которые отдавались в висках так сильно, что наутро Лиса просыпалась с головной болью. Бывало, всплывали хорошие моменты. Лилит, сладко-душная, цветочная, играла на фортепиано, разукрашивала ноги цветными ручками или тайком курила в форточку в музыкалке. Сигареты ей таскал из Кварталов кто-то из старших друзей, в Городе такие не продавались. Когда Лилит курила их, она болтала о душах, а еще – о семье, и Лисе нравилось, когда сестра расслаблялась и говорила о них так. Потом Лилит не могла собраться, и Яков, их учитель музыки, злобно тряс козлиной бородой и бараньими кудряшками. Он терпеть не мог, когда его безупречная Лилит рассеивалась.

– Ну-ну, Лиска, не выступай сегодня. Для твоих родителей это тоже тяжелый день.

– Да что ты! – огрызнулась Лиса, и одна виноградина смачно хлюпнула в пальцах.

– Вот, попортила! – Валечка не прощала ошибок, и, стоило Лисе накосячить, особенно из вредности, она тут же гнала ее с кухни, поэтому Лиса, стряхнув останки винограда с пальцев, ушла сама. А Валечка еще долго нунукала себе под нос.