Аукцион

Лиса обернулась: за дверью будто разыгралась буря из воплей и человеков и с каждой секундой нарастала. В баре тоже повскакивали с мест, опрокинули пару стульев. Зазвенело оружие, и Лиса, кажется, не дышала эти несколько секунд, ждала, что местные вот-вот бросятся друг на друга. Даже пес у барной стойки открыл оба глаза и приподнял кудрявые уши – настороженно. Прежде чем кто-либо успел дернуться, одна из девушек, что сидели за столом Данте, выстрелила в потолок.

Потолок и так походил на наспех прилаженное решето, но Элечка все равно театрально ругнулась.

– Ебстись вам всем в крысосраку! Что ж творите?

– Ну-ка ша! – рявкнула девушка в ответ.

Данте выпрямился.

– Это что еще за блядство? – Лиса тут же зажала рот ладошкой, но оповещения о штрафе ее не догнало, потому что в Кварталах не было ни домашних мониторов, ни личных планшетов, ни запретов на обсценную лексику. «Нокдаун» растекался внутри теплом, сразу же пробрался в голову. Тяжелело, Лиса хихикнула от такой неожиданно безнаказанной вольности.

– Инаугурация. Не самое удачное время ты выбрала для экскурсии по Кварталам. – Данте не очень заботила закипевшая вокруг суета, он выложил на стол оружие, поправил бороду.

– И что делать? – Лиса старалась держаться невозмутимо. Только ее всю распирало – то на нервное хихиканье, то на отдающую спиртом отрыжку.

Все становилось слишком реальным, осязаемым. Опасность можно предчувствовать, но по-настоящему ею проникаешься, когда она залезла на руки и облизала лицо. Лиса терла щеки, опасность не отступала, размазывала едкие слюни по коже. В окно прилетел кирпич, Лиса подпрыгнула на месте, а Элечка опять ругнулась:

– Бесы ебаные!

– Жалкое зрелище, – заметил Данте. Он махнул рукой, и одна из девушек, та, что стреляла, подошла. На ее веснушчатом лице не было даже тени беспокойства – сплошная скука. – Саш, подгони машину. Малолетке здесь нечего ловить.

– До сих пор жалеешь городских? – съязвила Саша.

– Рот закрой.

Саша не услышала. Она ногой открыла дверь, вышла на улицу и сразу же пустила очередь, уже в небо. Кварталы, наверное, и на нее рыпнулись, правда, Саша их не боялась.

Лиса делала вдох, и пыль собиралась в легких комком страха. Данте за локоть выволок ее на улицу – у Лисы не было причин ему доверять, но и других вариантов не было тоже. В конце концов, в Данте было что-то городское, и это успокаивало. В толпе, в моросящей суете коллективной истерики, Лиса не могла пошевелиться. Люди уверенно расталкивали друг друга плечами, огрызались проклятиями. Доставали нож или пушку. Били или убегали. Кварталы пришли в движение – несмотря на хаос, каждый знал, куда его несет.

Лиса была чужой. Конечности потяжелели и тянули вниз, даже мысли застыли. Она не двигалась. Не знала, не получалось. Кварталы вокруг бежали, а Лиса – нет.

горожанка. нет, городская.

Городские – это был синоним слабых. Лису растопчут, сожрут. Она не умела играть по этим правилам.

– В машину. – Данте вынырнул из потока, материализовался из гомона.

Лиса пялилась на него – тупо, жалко.

– К порядку!

Всего один раз Лиса слышала эту фразу, выгравированную на подкорке сознания каждого, кто жил в Городе. Ее использовали ударники для чрезвычайных и не очень ситуаций. Во время массовых мероприятий, если что-то вдруг шло не по плану, ею разгоняли толпу. После этого сигнала ударники имели право перейти к физическим методам воздействия, любым, каким вздумается. Поэтому все горожане реагировали исправно, но Лису смутило не то, что Данте знал эту фразу, но то, как он ее произнес – поставленным голосом ударника. Лиса пошла машинально, и Данте затолкал ее в салон. Она вцепилась в него целой рукой до боли в пальцах. Машин в Кварталах Лиса больше не видела, но даже эту, принадлежавшую Свите, прохожие материли и закидывали чем попало.

– Давай к посту.

– Данте, там на пограничных кипеж, моросят наверняка. – Саша барабанила пальцами по рулю, нехотя трогая машину. Ей все еще было скучно: когда какой-то мужик ударил по капоту, Саша не пошевелилась.

– Завали, и газу. – Данте не был похож на местных, но запросто переключался на их говор, манеру, и они подчинялись не задумываясь.

Данте расстегнул манжеты, и один рукав был в крови. Он бросил запонки (те самые, с драгоценными камнями) на пол, как оторвавшуюся пуговицу, брезгливо поджал губы. Разглаживал лацканы – долго. Долго и нудно.

– Лучше пристегнись. Может немного трясти. – Данте переключался на городскую речь машинально.