Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях

— Я думаю, есть много русских народов. Вот мы с вами — это один народ со всем тем, что всякому народу присуще, — от иерархии ценностей до языка. Как говорим мы, не говорят ни новые русские, ни крестьяне, ни промышленный пролетариат, ни уголовники. Все перечисленные мною категории — это отдельные нации, которые на суверенных правах входят в понятие «великорусский народ».

Во-вторых, все наши прекрасные черты и все наши гнусные недостатки — это, скорее всего, константные величины. Они, как говорили писатели-деревенщики, неизбывны и вечны.

Это вряд ли хорошо, потому что не обеспечивает никакого движения к лучшему. И постепенно утрачивается уважение к соотечественнику. Русский — это, прежде всего, человек несамостоятельный. Его очень легко покорить, и академик Иван Павлов, откровенно не любивший свой народ, писал страшные вещи: «У русского до такой степени развита вторая сигнальная система, что объективная реальность для него ничто. Слово для него все». Действительно, русский исповедует слово — это хорошо и ужасно одновременно. Например, большевистская вера покорила русский народ. Людей, которые противостояли большевикам, не разделяли их идеологии, было ничтожное меньшинство. Разве и сегодня часть наших сограждан не мечтает о равенстве, не верит в светлое коммунальное завтра?

А вот факт, который также нельзя обойти: в течение двухсот лет цвет русской нации говорил по-французски, стесняясь своего природного языка. Это не только оскорбительно, но и нелепо, как если бы, допустим, при дворе Людовика XIV говорили по-китайски. Для нас любовь к иноземным словам — явление абсолютно нормальное, как дождь со снегом в ноябре. Начиная с петровских времен, когда треть словаря состояла из немецких и голландских слов, до нынешнего дня, когда появились промоушн, консенсус и о’кей, которым заканчиваются деловые разговоры. Все государи, вплоть до последнего — Иосифа Сталина, люди пришлые. А кто контролирует московские рынки? Кавказцы. Мыслимо ли, чтобы в Грозном или в Тбилиси русские контролировали торговые точки? Это мыслимо только в России. Мы несамостоятельны, мы как дети, и это, быть может, наша принципиальнейшая черта.

— Если верить опросам, которые проводят различные фонды общественного мнения, то рейтинг большевиков ничуть не снижается. Вы полагаете, коммунистическая идея близка русской ментальности?

— Более того, по некоторым данным, их рейтинг в ноябре даже вырос. Я нахожусь в недоумении. Неужели надо быть Гегелем, чтобы понять простую вещь? Большевизм — абсолютно бесперспективное политическое течение. Если большевик делает ставку на дурака — обязательно, на слабака — обязательно, значит, равенство уже невозможно. Если для него идейный классовый враг — это талант и неординарность, то куда мы покатимся? Большевик прекрасно понимает, куда покатится общество при таких условиях, и видит единственный выход в жесточайшей диктатуре. Не исключено, что на будущих президентских выборах победят коммунисты. Похоже, Россия не только не выпила свою чашу, у нее еще все впереди.

Понимая претензии оппозиции к новому режиму, могу даже добавить еще одно преимущество прежней власти. При том, противоестественном государственном устройстве иерархия ценностей была точной. И адекватной понятию «культура». Кем являлся писатель в нашей стране до 1984 года? Да второй человек после святого канонизированного. А кто такой был вор? Непорядочный субъект, с которым нельзя здороваться. Сейчас почти наоборот. Увы, у русской жизни выбор очень узкий — от просто плохо до очень плохо. Но этой власти многое я прощаю с чистой совестью только за то, что теперь надо мной нет командира, кроме Господа Бога.

— Вас устраивает нынешняя жизнь. А ведь именно она выявила неожиданный тип — нового русского. Зная ваше чувство юмора и внимание к колоритным характерам, справедливо было бы ожидать его появления в вашей прозе.

— В рассказах «Киллер Миллер» и «Из жизни замечательных людей» у меня встречаются персонажи такого рода, но для меня они скорее марионетки. Лично мне этот образ неинтересен, но, если появится в России хороший писатель с прозой о новых русских, то это будет наш Бальзак.

Конечно, русский нувориш — характер колоритный и сложный. И. кстати, он не такое уж новое явление в нашей жизни. Достаточно назвать Савву Морозова, который оплачивал революцию и покончил с собой в Ницце. Я был в Ницце, и в таком роскошном городе свести счеты с жизнью — моему уму непостижимо. Но и сегодня есть предприниматели, открыто поддерживающие коммунистическое движение. Так что рассказам про «таинственную русскую душу», кажется, не будет конца.