Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях

— Я никогда не пытался, как говорят блатные, отмазаться. Забыть 70 лет и начать все сначала? Это было бы серьезной ошибкой. Соцреализм возник не на пустом месте, и не Горький тому виной. Соцреализм из Чернышевского и Златовратского вышел. Советский период — это продолжение тех тенденций, которые всегда были присущи русской литературе. Приобретали они, правда, чаще карикатурные формы благодаря известным политическим деформациям. Романтика революции обернулась, увы, пошлостью, скукой и кровью как в жизни, так и в культуре.

— В последней книжке присутствует тема проигравшего человека. Ирония, которая была всегда беззлобной в ваших стихах, становится более колкой, обостряет наблюдения и состояние лирического героя. Вы себя не причисляете к такому типу людей?

— После 40 лет каждый мужчина чувствует себя если не проигравшим, то слегка побитым. Это вполне нормально, хотя от жизни и от близких людей получаю тепла гораздо больше, чем сам способен отдать. Но, когда я думаю о традиционной, высокой культуре, меня не покидает тревога и ощущение зыбкости. Действительно, нет уверенности, что для наших детей литература будет значить то же, что и для нас. Я не знаю, плохо это или хорошо. Возможно, аудио и видеокультура, культура массовых коммуникаций ничуть не хуже. Я знаю только одно — я люблю вот эту, наверное, уходящую культуру, и в никакой другой мне места нет.

— Р. Быков недавно с горечью сказал, что из-за полной и окончательной победы массовой культуры наша словесность оказалась в своего рода резервации. А вот ваших коллег беспокоит другое — собственная ниша в современной социальной иерархии. Общество разделилось на богатых, бедных и людей со скромным достатком. Последние две группы поставлены в прямую зависимость от первой, считает часть писателей. Кто же они теперь, недавние властители дум, порядком утратившие в эпоху реформ материальный и моральный капитал?

— Я стараюсь смотреть открытыми глазами и на себя, и на советскую интеллигенцию, к которой принадлежу. На протяжении десятилетий считалось, что поэт — это вершина культуры и вообще вершина жизни. Независимо от того, какая судьба ему уготована. Скорее всего, печальная, трагическая. И поскольку подростковые представления очень живучи, то до недавнего времени эта уверенность во мне оставалась. В последние годы я понял, что сочинение стихов — это, конечно, самое важное дело. Для меня. А для обыкновенного человека, коих большинство, куда авторитетнее фигуры священника, врача, адвоката. Это нужно принять растерявшимся писателям. Не скулить и не ждать особого уважения общества к собственной персоне.

Государству больше нечем заняться, как материально поддерживать замечательных писателей? Если государство мне предложит, я наверняка не откажусь. Но у меня язык не поворачивается требовать льгот и пособий.

В прессе уже много говорилось о том, что создатели официальной советской литературы являлись привилегированной кастой. На долю других — неофициальных — выпадали гонения и бытовая неустроенность. Но душевный комфорт у тех, кто не пострадал в годы сталинских репрессий, был величайший. Ведь ты — один из избранных. И советское общество поддерживало их реноме.

Сейчас выясняется, что в условиях свободы безбедно могут жить лишь единицы. Конечно, это печально. Однако невзирая на это обстоятельство, свобода остается безусловной ценностью. И стыдно на нее роптать. Я вспоминаю, как возразил С. Гандлевский коллеге, жалующемуся на маленькие тиражи и падающий интерес к текущей литературе: самые большие тиражи были в 1937-м. С его словами не поспоришь — это правда. Только не стоит забывать и про другую правду 1937 года. Короче, не надо поддерживать, не надо.

— Вы называете свое поколение неповзрослевшим. А что мешало повзрослеть, ведь не так уж просто жилось нынешним сорокалетним?