Читаем Багровая связь полностью

Пока я читала описание видоса, настроение стремительно поднималось, а на лице сама собой расплывалась улыбка. Но неожиданно телефон был выхвачен у меня из рук. Я подняла голову в недоумении и обнаружила, что надо мной стоит Шувалов, а вся аудитория напряженно наблюдает за этой сценой. Видимо, он прервал лекцию, чего я даже не заметила, подошел ко мне и ждал, пока я обращу на него внимание. Но видос оказался интереснее, и Шувалову пришлось намекнуть на свое присутствие в более грубой форме.

– Пусть он Вас не отвлекает. Заберете после занятия. Впредь прошу не прерывать моих лекций либо не посещать их, если Вам здесь настолько скучно.

Развернувшись, мужчина пошел к своему столу и положил на него мой сотовый. Одногруппники молча злорадствовали. Я попала к нему на крючок. Он сделал это специально, чтобы после пары мы вновь остались наедине. Этот мужчина найдет тысячу уловок! Половина группы нагло сидит в наушниках, копается в планшетах, чуть ли не спит у него под носом, а я отвлеклась на секунду – и попалась! Он издевается надо мной!

Подавив бешенство, я сделала вид, что он вовсе не застал меня врасплох и без телефона я спокойно обойдусь. Я не стала даже ничего отвечать ему сейчас, решила, что после занятия выскажусь, когда останемся один на один. Остаток занятия мы буравили друг друга многообещающими взглядами. Не знаю, заметил ли кто-то из группы. Теперь я демонстративно не писала его лекцию, я его даже не слушала. Вместо этого я детально обдумывала все, что скажу ему после этой пары. Я не буду стесняться в выражениях, о нет. Если уж он позволяет себе переходить все границы, то и я отныне тоже не уступлю ему в этом. Пусть только все уйдут.

Едва занятие кончилось, я быстро собрала рюкзак и направилась к Шувалову. Тот сидел за столом и встречал меня широкой улыбкой. Я подождала, пока все выйдут, а затем выпалила:

– Какого черта, Роман Григорьевич? Вы что, не видели их? Они прямо на паре слушают музыку, играют в свои идиотские игры на планшете, где надо разрезать фрукты, а Вы выхватываете телефон у меня из рук у всех на глазах и ведете себя так, словно я злостная нарушительница порядка!

Я сказала, естественно, не совсем то, что планировала – кое-где пришлось импровизировать, но в целом вышло неплохо, главное, искренне. У меня пылало от несправедливости, и Шувалов внимательно выслушал мою тираду, пристально глядя на меня снизу и не прекращая задорно щуриться. Затем он поднялся, и теперь уже мне пришлось значительно приподнять подбородок.

– Хочешь сказать, я должен оценивать тебя наравне с ними? Но они тебе не чета, ты сама это знаешь.

– Причем здесь это? Как студенты, присутствующие на лекции, мы равны.

– Ни капли, Бет. Их внимание во время занятия мне безразлично. Но ты – другое дело.

– Да как Вы не поймете, ведь я всего на секунду отвлеклась, первый раз за все занятия!

– Не надо валить все на других, когда сам совершил оплошность. Ты отвечаешь только за себя.

– Да Вы это просто специально сделали, чтобы меня выбесить! Бросили кость этой своре для новых обсуждений!

Шувалов так на меня смотрел, будто в уме у себя представлял нечто не очень для меня приятное. При этом он столь обезоруживающе улыбался, что весь мой гнев рассеялся. Его большие ярко-голубые глаза горели, собирая вокруг себя морщины. Он выглядел как человек, которому сообщили очень радостную новость.

– Я очень рад тебя слышать, Бет. Я скучал по тебе.

– Не начинайте, пожалуйста. Просто верните мне мой телефон, и мирно разойдемся.

Он засмеялся, утвердительно качая головой, сказал «конечно, Бет», достал мой сотовый из выдвижного ящичка стола, но не отдал его, а оставил у себя в руке. Я знала, что будет подвох. Вот, почему он выглядит таким веселым. Он что-то задумал, как всегда.

Я демонстративно протянула раскрытую ладонь.

– Роман Григорьевич. Телефон.

– Одно условие, Бет.

Надо было видеть его улыбку. Передо мной стоял самый счастливый человек на свете. Чем более хмуро я на него смотрела, тем больше он злорадствовал.

– О, нет, только не это, ну что Вам нужно?

– Если хочешь вернуть свой телефон, сделай кое-что. Это несложно, ты справишься за двадцать секунд и будешь свободна.

– И телефон будет у меня?

– Разумеется.

– Что Вы хотите? Я надеюсь, в пределах разумного?

– Вполне.

– Говорите же.

Шувалов слегка закусил нижнюю губу и снова душевно улыбнулся, глядя мне в глаза.

– Расстегни на мне рубашку, Бет.

Сведя брови у переносицы, я смотрела на него исподлобья, думая, что ослышалась.

– Что?

– Ты слышала.

В его голубых радужках таилось столько неиссякаемого лукавства, что это выражение не смог бы срисовать ни один художник.

– В пределах разумного, Роман Григорьевич. Что еще за шутки?

– Я серьезно, Бетти. Расстегни.

– Вы сумасшедший. Что за наглость, я… я не буду этого делать.

– В таком случае телефон останется у меня, – вздохнул Шувалов с наигранным сожалением и положил его на прежнее место в ящичек.

– Нет, стойте, так дело не пойдет.

– Я тоже так считаю.

– Вы не имеете никакого права не возвращать мне сотовый.

– И что? – спросил он просто.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза