Багровая связь

Девушка смущенно отводила глаза. Она давно ждала, пока Уолтер сделает первый шаг, но день за днем, неделю за неделей молодой человек ничего не предпринимал. Лайла знала, что нравится ему еще со школы, но не понимала, чего он ждет, а первый шаг сделать не могла из-за воспитания.

– Дядя Бен рассказывал, что мороз будет держаться еще неделю, а потом потеплеет.

– Потеплеет, значит, все это начнет таять. Начнется страшный гололед, а следом за ним и с десяток аварий, помяните мое слово, – сказал Гленн Миллер.

– Это очень плохо, дядя Гленн. Дядя Бен еще сказал, что вчера у прачечной нашли какого-то бродягу. Бедный, замерз насмерть.

– В такие холода бездомные замерзают пачками.

– А вот и ваш кофе, офицеры.

Два стаканчика показались на стойке, над ними струился ароматный пар.

– Спасибо, Лайла.

Полицейские забрали свой заказ и тут же отпили горячий кофе. На мгновение холод отступил от их тел.

– Вы со мной не побудете немного?

– Извини, но не сейчас. Нужно успеть объехать весь район, пока метель не такая сильная, – сказал старый полицейский.

– Быть может, мы заедем под утро, – добавил молодой полицейский.

– Такая вероятность есть. Но, на всякий случай, передавай привет Бену.

– Хорошо, дядя Гленн, – смиренно-печально отозвалась Лайла.

Девушку можно было понять. Еще пять ночных часов она должна оставаться на рабочем месте, коротая время в тишине и одиночестве. Лайла не испытывала страха, но она не любила бывать одна».

Эпизод 13

История все сильнее увлекала меня, она получалась такой непохожей на всё, что я писала прежде. Казалось, что каждое мое слово взвешено и выверено, и строка за строкой на белом листе росла история. Печатная машинка стала моим лучшим другом. Она понимала меня с полуслова. Временами мне казалось, что она улавливает ход моих мыслей и даже предугадывает то, о чем я подумаю в следующий момент. Постукивание клавиш в полной тишине помогало сосредоточиться и подсказывало, что делать дальше.

Когда я печатала, весь мир сжимался вокруг меня и моего сюжета. Еще никогда в жизни у меня не было такого наплыва просветления. Меня словно инициировали, срезали мне веко на третьем глазе, чтобы он больше никогда не мог закрыться. И я ощущала, как он сияет у меня во лбу, освещая все вокруг. Я могу творить, я хочу творить, и ничто не может помешать мне в этом. Наконец-то глубокое болото осталось позади, наконец-то я выбралась на берег.

С тех пор, как начались мои сны, ко мне приходила уверенность, что третьим звеном цепи все-таки стал Шувалов. А точнее, его внутренняя сущность. То, что он показал лично мне, но не показывал больше никому. Не знаю, почему я до сих пор никому ничего не рассказала. Роман Григорьевич действительно уже переходил границы, но… Похоже на то, что к поезду моей жизни присоединился новый пассажир. А я не могу его высадить. Потому что у него есть билет. А значит, есть все основания ехать со мной вместе.

Я солгу, если скажу, что у меня не возникло интереса к Шувалову. В рутинность моей жизни словно забросили осколочную гранату, и я не могу делать вид, будто с появлением нового персонажа все осталось, как прежде. Все, черт возьми, перевернулось с ног на голову, не иначе. Его поведение влияло на мои сны, мое творчество, даже на отношение к Кириллу. Я стала замечать в нем недостатки, которых не видела прежде, и все чаще ловила себя на раздражении.

***

В очередной раз прозвучало «Останься, Бет», и я замерла у двери, полуобернувшись. Я не собиралась убегать, хотя была возможность. Мне хотелось кое-что высказать ему, кое-что, созревшее, чтобы высказать. Мужчина посмотрел на меня так ласково, как только может это делать голодный маньяк. В тот миг я поняла, что определенно что-то значу для этого человека. Иначе он бы не старался провести со мной рядом как можно больше времени, чтобы показать себя, а точнее, то, каким он может быть. Да и он, честно сказать, уже кое-что значил для меня. Хотя бы потому, что стал весомой частью моего возродившегося творческого процесса, несущим механизмом вдохновения, без которого третий глаз у меня бы не открылся.

Я позволила себя задержать, но осталась настороженной. Было такое предчувствие, будто Шувалов готов перейти к решительным мерам. Я до сих пор не понимала, чего он добивается, но, кажется, он это и планировал – мое полное недоумение.

– Что Вы хотите, Роман Григорьевич? – устало спросила я.

– Общения, Бетти. Ты, вероятно, соскучилась.

– Ни капли.

– Кого-то нужно наказать за наглое вранье, не так ли?

– Вы не посмеете коснуться меня еще раз, – осмелилась я.

– О, Бет, ну что ты, – усмехнулся Шувалов и тут же до боли стиснул меня за локоть. – Никто не будет тебя трогать, можешь даже не беспокоиться об этом.

– Мне же больно.

– Я знаю, – самодовольно ответил он.

– Как Вы можете? Мне больно.

– А кого это волнует? Меня? Ни капли.

Его голос стал сухим и жестким, и говорил он сквозь стиснутые зубы. Терпеть боль рядом с ним уже становилось нормой. Я попыталась взять себя в руки и отвлечь его разговором.

– Что я такого сделала, что впала к Вам в немилость?