Байкал - море священное

Надвинулась толпа на мужичка, недолго смотрела на него, веселая, метнулась к вагону, и не шесть рук, не десять, а сот ни, темных и потных, жадных на потеху, нетерпеливых, еще недавно державших винтовку, а ныне списанных по ранению и в ту же минуту позабытых, потянулись к вагонной дверке, сорвали замок и, теснясь, полезли к черное и жаркое, из дюжей доски, нутро. Но скоро отхлынули со смущением.

— Кратцы, а ить в вагоне-то иконки… И Спасителя, и Богоматери…

Заробели солдаты, припухшие с голоду, уж давно извлечены из ранцев последние припасы, а начальство про это сном духом не ведает, не подсобит, памятуя, что народ русский добрый, поделится с защитником Отечества жалкою краюхою, и тот доберется до родного подворья А доберется ли? Нынче и на «железке» не сладко, и тут мрут люди на казенных харчах, а что до других мест, там и вовсе худо.

Заробели, но скоро одолели в себе неладное, отошли в сторону, смущенные. Бывало, что вместо пушек слали иконки, но чтоб вместо хлебушка — иконки, про это и в Порт-Артуре не слыхали.

А поднадзорные государевы — вольные птахи, не повязанные конвоем — по-прежнему шумели и бесновались, охапками выгребали из вагона иконки и раздавали встречному-поперечному: бери, голубок, прячь в свой мешок!.. И Христя с этими, ошалевшими от свободы, носился как угорелый по платформе и размахивал иконками. Все минута не хозяйская — своя, что хочу, то и делаю.

Но вдруг увидели у станционных строений цепь солдатскую, натянутую, как бельевая веревка, а чуть в стороне от нее жандармского офицерика, встречался с ним Христя, а где, не вспомнит сразу… Но вот и вспомнил: приходил с жандармами, газетками интересовался, выпытывал, читаете ли чего?.. Крыжановский, кажется. Хозяин в ту пору оказался в артели, так и назвал его, а потом велел убираться. Суров Мефодий Игнатьевич, не любит, когда в его дело мешаются. Впрочем, это он раньше не любил, а нынче другой он стал… Другой-то другой, а все равно чужой!.. Но да бог с ним, нынче иное взволновало Христю, удивило, даже чувство радостное словно бы подостыло, смотрел на цепь солдатскую и не понимал, чего ей тут, на станции, надобно и почему она, как только пришел еще один офицер, серый, хмурый, ощетинилась штыками?.. Безногий солдат наперед сунулся, поднял руку, сказал хрипло:

— Братцы! Чего же вы?..