Все это случилось на заре юности, хотя история с тех пор обросла несуществующими подробностями и пикантными деталями. Сейчас, тридцать пять лет спустя, Трени-Брени обветшали, расплылись и как-то пожухли в целом. Голоса их потрескались, лица выцвели, спины ссутулились. Сильнее всех изменился Жорик – зубы его из некогда белых почти все превратились в золотые, нос загнулся еще сильнее, волосы повыпадали, катастрофически оголив голову, хотя из ворота рубашки все еще продолжала топорщиться густая, но совершенно седая растительность. Но это ничего не значило – молодецкий задор у всех троих был сохранен: они и выпить могли, и в гостях допоздна посидеть, и яро освистать с балкона Большого театра какого-нибудь халтурящего балерунчика, уж если совсем не в силах были сдержаться. Все больше теперь обсуждали здоровье, вели с Полей долгие просветительские беседы про поворот вспять сибирских рек, про кукурузу эту вездесущую, которая заполонила вместо картошки все сельскохозяйственные поля, про народные средства от давления и запора, а также громогласно призывали есть варенье из одуванчиков и не покупать помидоры – это отрава, в них все зло и яд, ведь они пасленовые! А еще пугали, что лет через десять-двадцать вообще нельзя будет пить воду из-под крана, не прокипятив, а только мыть ею посуду и стирать. На это Поля не вытерпела и сделала большие глаза:
– Глухой слышал, как немой рассказывал, что слепой видел, как хромой быстро-быстро бежал. Замолчи, сумасшедший! Может быть, яйца намного умнее кур, но они быстро протухают. Что за сказки! Не пить воду из-под крана! А откуда тогда? Ты ври, но не завирайся! И все это вы знаете, и везде это вы побывали! И как в такую маленькую головку помещается такой большой кругозор? – Поля подмигнула, пихнула локтем Жорку, и тот начал, как мальчишка, хохотать, ероша лысину и щелкая коленками.
С Лидкой тоже можно было много о чем посплетничать (от нее вообще никаких секретов не было) – и не только о надоевших семейных трени-бреньских проблемах, но и в глобальном, так сказать, масштабе – поговорить о новостях современного балета, например, о шикарной постановке «Спартака» с Васильевым и Лиепой, об уникальной и не вполне земной Майе Плисецкой, вот уж сколько таланта ей бог отмерил… Или же, наоборот, вроде как осудить, а в глубине сердца порадоваться за оставшегося за границей несколько лет назад красавца Рудольфа Нуриева. «Ох и удивительный парень, такой же экзотический, татарский, как и ты, Камилка, совершенно неистовый и дикий, – вздыхала Лидка, – а полеты какие у него – птичьи, словно крылья где-то за спиной и так быстро машут, что мы их и не видим». «Да, – соглашались Трени-Брени, – тело дивное, а носится по сцене, словно его спустили с цепи, на которой он всю жизнь просидел! И скорее всего, он всегда такой ярый и ненасытный…» Или начинали вдруг в довольно несдержанных выражениях и с высоты своего возраста перебирать косточки действующим солистам балета. В общем, говорить всегда находилось о чем.
Приходили они на Кутузовский отогреться душой и всегда что-то с собой да приносили, мелочевку, но не с пустыми руками шли, чаще всего пиво, «Жигулевское» или «Рижское» в основном, себе, или едкое земляничное мыло для Катюли, а могли просто колбасы ливерной к столу, снова себе, никто, кроме них, ее не ел.
Хорошенько выпив пива, Трени-Брени много болтали, не всегда впопад, и гордились собой, утверждая, что мужик до тех пор мужик, пока может держать рюмку в руке, пусть даже и лежа. Любили выходить на балкон и наблюдать за жизнью сверху. Комментировали прохожих, следили за работой милиционера, радовались, как дети, когда машины по взмаху его полосатой палки останавливались. В общем, к Поле с Лидкой захаживать любили, но предпочитали бывать, когда Алена с Робертом куда-нибудь уезжали, то есть, иными словами, захаживали довольно часто. Квартирка была мелкоскопическая, как говорил Сева, мешаемся, когда все в сборе, но на самом деле они просто не хотели лишний раз все втроем мозолить глаза. Появлялись парами в разном составе – то Жорка с Камилкой, то Камилка с Севкой.
А то и поодиночке.
Для разнообразия.
***