Балкон на Кутузовском

– Да его вообще, помню, колдуном и шаманом считали, он же из северных, я в Карелии много о нем слышал. – Робка глубоко затянулся и выпустил облако сизого дыма под потолок. – И тоже из старообрядцев.

– Почему тоже? – вскинула бровь Алена.

– Ну мои-то, алтайские, старообрядцами были… На Алтае много староверов, бежали туда в свободные земли со всей России. Но я и не застал никого, кто б рассказал, ничего подробного не знаю, слышал только от бабушки отголоски. Да и не будем об этом. В общем, про свободные земли… – Роберт на секунду замолчал и продолжил, снова сощурившись от едкого дыма, – и про русских поэтов. Я вот задумался сейчас – нам не на кого опереться, ведь почти все поколение до нас вырублено! Нам поговорить не с кем, поучиться, послушать некого… Маяковскому сейчас всего 70 плюс-минус было бы! А Есенину и того меньше! И Мандельштаму! И Цветаевой! И Булгакову, и Зощенко! Они ж из 90-х все! А у нас шестидесятые! Вот и считайте, 70 лет! Что это за возраст! Самая мудрость, самое время раздавать то, что накопил, делиться, одаривать! И где все эти великие старики? Вырублены! Под корень вырублены!

– Робка, ну это уже настоящая антисоветчина, – возразил Пупкин, вскинувшись. – Чего тебя несет? Кто вырубил? На что намекаешь? Вон, великая Ахматова жива еще, Пастернак только пару лет назад ушел, Эренбург жив, Шолохов, Твардовский!

– Они все из ХХ века, я говорю о поколении великих перед ними! Генка, ты все прекрасно понимаешь! – ответил Роберт и махнул рюмку.

В комнате повисла тишина, и ей было на чем повиснуть – сизое табачное облако болгарской «Шипки» было почти осязаемым и оправдывало свое название – глаза действительно щипало.

– Если их взяли, значит, были на то основания! – почти выкрикнул Пупкин, словно был уверен, что его подслушивают серо-костюмные дяденьки из органов.

– Старик, ты в это действительно веришь? Ты действительно веришь в эти основания?

Генка набрал в легкие воздух, чтобы еще что-то такое сказать, но Алена его остановила:

– Ладно, парни, давайте просто выпьем за память! – сказала она, зная, что дело может дойти до крупной ссоры или даже драки. Роба драчуном особо не был, но по принципиальным моментам мог взвиться под потолок, а с хлипким Генкой драться боялся, ведь был боксером и ненароком силы свои молодецкие мог и не рассчитать. А Генка – а что Генка? Он был талантливым провокатором, и поговаривали, что и стукачиком тоже. Но это так, слухи. Просто он слишком яро эти слухи опровергал, а кое-что из разговоров потом становилось достоянием месткома, парткома и всех других советских органов, в общем, опасный человек был, хоть и свой.

– Что спорить – их уже нет, этих великих, и очень жаль, представляете, сколько они могли бы еще написать… Так что пьем за память!

Алла выпила водочки, не чокаясь ни с кем – за память же! – и отправила в рот кусок черного хлеба с одиноко загорающей на нем шпротиной. Потом подошла к проигрывателю, перевернула пластинку и изящно пошла твистовой походкой на середину комнаты под миансаровского «Рыжика»:

Руди-руди-руди-руди-рык,А по-русски – рыжик,Руди-руди-руди-руди-рык,Окажись поближе.Руди-руди-руди-руди-рык,

Я к тебе с поклоном,Руди-руди-руди-руди-рык,Будешь ты соленым.

Тотчас гости оживились, словно им был дан сигнал, все вскочили и заклубились, в танце разгоняя руками и ногами сигаретное облако. Лидка с Полей старались не смущать молодежь и оставались на кухне, но, бывало, незаметно подглядывали, особенно когда начинались быстрые танцы, и совсем новый – твист, для которого места требовалось порядочно. Лидкино балетное нутро и Полин интерес к жизни в такие моменты оживлялись, домохозяйкина сущность уходила на второй план, и они внимательно следили, стоя в дверном проеме, за мелькающими ногами и взлетающими руками. Лидка ловила каждое движение и мысленно танцевала со всеми. Мысленно. Выйти в центр комнаты и удивить невероятными па она, конечно же, стеснялась, но очень этого хотела, просто сдерживалась. Зато потом однажды, когда к ней пришли Сева и Жорка с Камилкой, она поставила эту же пластинку и все вчетвером закатили такие танцы, что молодым и не снилось. Танцы эти запомнились надолго – Лидка тогда в поддержке разбила ногой люстру… Поля только всплеснула руками – ее ошарашила не столько сломанная новая люстра, сколько бесстыдное поведение не самой юной дочери. Но потом она вдруг как начала смеяться, так и дошла до икоты от невозможности остановиться.