Балкон на Кутузовском

– Ну, мать моя, ты совсем с мозгами не дружишь! Тебе сколько годков уже? А? Не слышу! Шестьдесят два? И ты мне тут устраиваешь дикие пляски под луной в приличном доме? А что я Аллусе с Робочкой скажу, когда они приедут и спросят, почему у нас разбита люстра? Что мамочка танцевала и случайно задела ее ногой? Что ты смотришь на меня просяще-молодящимся взглядом? Тебе хоть стыдно, старая ты корова? – Поля еле сдерживала улыбку, но для проформы обязана была Лидке дать втык. – Когда мне случится умирать, я нарочно вспомню этот живописный момент и не смогу умереть, потому что стану смеяться как никогда!

– Да ладно, мама, ты же должна понимать, что в танце главное рисунок! Наверное, избежать этого было невозможно! И потом, лучше безобразие, чем однообразие!! – засмеялась Лидка в ответ.

– Господи, да ты только посмотри на себя – вся расхристанная, чулки винтом! Видел бы тебя сейчас твой отец и мой любимый муж Яша! Ты совсем стыд потеряла? Это у тебя-то однообразие? Мне таки совершенно непонятно, в кого ты такая пошла! И даже не смей мне возражать! – Поля всплеснула руками.

– А я и не возражаю!

– Тогда убери это выражение со своего лица! – Поля уже не улыбалась.

– Да ладно, мама, – спохватилась Лидка, – я не сама молодость, да, я не спорю, но я совершенно не собираюсь становиться старухой и сидеть вязать носки!

Трени-Брени предпочли в этой ситуации промолчать, поскольку совсем не хотели попасть на острый язык Поли.

Отбитый кусок плафона тщательно приклеили бээфом и шрамом отвернули от входа так, что люстра совсем не казалась раненой. Но этот случай никак Лидку не утихомирил, и всякий раз, когда у молодежи начинались танцы, Лидка, как молодая кобылка, подергивала ногами, стоя в проеме и еле себя сдерживая, чтобы не выйти солисткой на середину. Но в этот момент из кухни всегда появлялась Поля, которая многозначительно показывала пальцем вверх и закатывала глаза, словно призывала всевышнего. На самом деле она намекала на разбитую люстру, и Лидка моментально охолаживалась.

***

«Здравствуйте, родные мои!

Получили целую кучу ваших писем, спасибо за них! Был я в ЦК по поводу прописки. Строиться в кооперативе мне нельзя, отсоветовали, поскольку у меня уже есть квартира. А родителям можно строить квартиру только в случае, если они живут вместе со мной.

Зато посоветовали другое. Купить дачу. Завтра я пойду в наш Литфонд и буду говорить о покупке. Попробую что-нибудь поискать в Переделкино. Все ж таки это самое лучшее место.

Были у нас два дня тому назад очень громкие перевыборы Правления Союза писателей Москвы. Громкие, потому что на этот раз в Правление не попали очень многие маститые писатели – Соболев, Катаев, Баруздин и другие. Зарубил их народ.

Я прошел сначала в Правление (из 76 человек), потом в Президиум (21). Вчера был первый Пленум Правления, где я стал Секретарем Союза писателей Москвы, заместителем Степана Щипачева. Вот какие дела!

Пока других новостей нет, но и этого вполне достаточно, правда?

Крепко вас всех обнимаю,

Роберт».

Но вот и время для школы пришло, Катька-то росла. Выбирать особо было не из чего – две школы в микрорайоне, одна недалеко от вокзала, простая и шпанистая, другая прямо через дорогу. Причем специальная, английская. Она стояла за Домом игрушки, с дороги была чуть видна, желтоватая, типовая, с барельефами классиков по фасаду. Пятиэтажная – чем старше класс, тем этаж выше. Дома, стоящие вокруг, закрывали ее от остального города, да и посаженные лет десять назад дерева у школы уже подросли, заколосились и просто так здание взгляду не открывали. Решили туда.

Первой на разведку собралась Аллуся. Пошла в апреле, чтоб наверняка все узнать, не пропустить оформление документов дочки в первый класс. Но к директору не попала, дела у нее, сказали, отправили к завучу, который хоть все подробно и рассказал, но особо подчеркнул, что придется еще и вступительный экзамен сдавать, показаться, так сказать, комиссии, подчеркнуть сильные стороны ребенка и уровень знаний. Так что это еще не факт, что девочка, Катька то есть, в школу эту специальную попадет.