Барды Костяной равнины

– Не могу же я не видеть – особенно того, что касается тех, кого я люблю. Как тут не заметишь… Что ты будешь играть?

– Одно из трех.

Среди звона настраиваемых арф, трелей флейт и обрывков песен ее смех казался совершенно не к месту.

– Полагаю, ты сделаешь выбор в последний момент, – ее губы, ледяные, точно губы покойника, легонько коснулись его щеки. – Побудь со мной, – попросила она. – Мне очень нужно отвлечься, забыть о Кельде и Кеннеле.

Фелан огляделся вокруг в поисках высокого темноволосого барда. Тот должен был играть ближе к полудню и, судя по всему, появляться не спешил.

– Хорошо, – пообещал он, хоть и понятия не имел, как сдержит слово: судя по музыке, исполняемой грозными придворными бардами бельденской знати, собравшимися вокруг, его первое выступление должно было стать и последним.

Час спустя он сидел среди сотен музыкантов, сгрудившихся под сценой, и глазевших вверх сквозь разукрашенные леса. Вначале один из школьных мэтров вкратце поведал собравшимся историю состязания, затем гостей Кайрая приветствовал король, а после Кеннел в последний раз повторил традиционный призыв к состязанию, поблагодарил всех и пожелал всем успехов. В это время Фелана отправили наверх, в бесконечный путь к небесам. На верхней ступеньке он остановился, не в силах понять, что делает здесь, между небом и землей – там, куда отроду не стремился.

Каким-то чудом он сумел разглядеть среди всех этих лиц, многочисленных, как звезды, и столь же далеких, лицо Беатрис.

Она сидела на самом верху, рядом с Софи, в королевском павильоне, подавшись вперед, словно для того, чтобы получше разглядеть его. Утреннее солнце озаряло ее бледно-зеленые шелка, ветер играл волосами, точно морской пеной. С такого расстояния выражения ее лица было не различить, но Фелан видел его внутренним взором: спокойный взгляд темно-синих глаз, уголок рта приподнят в знакомой кривой улыбке…

В этот момент он понял, что споет и сыграет ей.

Он почти не слышал сам себя. Те несколько минут, пока он играл и пел старинную любовную балладу для той, что проснулась рядом с ним на заре, промелькнули, как сон. Судя по скудным аплодисментам в конце, все просто радовались тому, что он не забыл слова, не дал петуха и открыл состязание на вполне достойной ноте. На лестнице он разминулся со следующим участником, придворным бардом кого-то из эстмерской знати, не удостоившим его и взглядом, а на площадке миновал еще одного, из тех, что играли на свирелях на улице вдоль реки, – этот выглядел так, будто от ужаса вот-вот свалится с подмостков.

Спустившись вниз, он нос к носу столкнулся с отцом. Твердая рука Ионы легла на плечо и увлекла его прочь от музыкантов, за те же ворота, сквозь которые он вошел.

– Что ты делаешь? – возмущенно спросил Иона, едва оказавшись вдали от чужих ушей.

Фелан молчал. Казалось, Иона странно двоится в глазах. Образ отца, рядом с которым он вырос, которого знал всю жизнь, сливался с ликом Найрна Бессмертного, Найрна Непрощенного, точно прямо перед Феланом чья-то невидимая рука собрала в бесконечные складки ткань самой истории.

– Ничего, – наконец ответил он. – Просто играю. Зоя меня попросила.

– Ты должен вылететь, – коротко бросил отец.

– И вылечу. Скорее всего, уже вылетел.

– Не вылетишь, если не прекратишь так играть!

Фелан снова умолк, пытаясь догадаться, что такого отец мог себе вообразить.

– Я играл для Беатрис, – наконец сказал он, не понимая, отчего еще его баллада могла бы обрести какую-либо силу сверх обычной. – Чего ты боишься? Тут собрались придворные барды с песнями, древними, как пять королевств. Они меня сдуют со сцены одной только трелью на флейте.

– Дело не в этом, – раздраженно сказал Иона.

– А в чем?

– Если Кельда – тот, о ком я думаю, тебе может грозить смертельная опасность, вот в чем! Он погубил мою музыку. Я не позволю ему отнять у меня еще и тебя. Это погубит меня снова. Жить с этим я не смогу, и умереть тоже не способен. Поэтому прекрати играть для принцессы! Прекрати вкладывать в музыку душу!

Фелан открыл было рот, но ничего не сказал. Освободившись от отцовской хватки, он повлек Иону внутрь – туда, где можно было расслышать песню эстмерского придворного барда.

– Послушай, – горячо сказал он, стараясь не повышать голос. – Послушай это, – бард словно играл разом на трех инструментах и в то же время пел. – Вот так он играет каждое утро для герцога Эстмерского, пока тот завтракать изволит. И ты думаешь, я хоть в чем-то мог бы с ним сравниться?

Но Иона стоял на своем:

– Во всем этом нет его души!

– Это просто неразумно! – осознав, что сказал, Фелан усмехнулся. – Что я говорю – ты ведь безумствовал всю жизнь. И теперь я понял почему, но только Кельде ни ты, ни я не интересны. Ему нужна Зоя, и я обещал помочь ей продержаться. Чем только смогу. – Иона застонал. – Да, про сердце и душу я тогда и понятия не имел, – с сарказмом добавил Фелан. – Но даже если и так, я никогда не слышал, чтобы они хоть немного заменяли мастерство.

– И как тебя угораздило влюбиться в такой момент, – сердито буркнул отец. – Ладно, это тоже неважно. Дело в другом…