Башни

В темноте, немного разгоняемой сквозь окна хоть и маленькой, но полной луной, он сгрёб поплотнее просыпавшуюся стружку, лёг на неё. Мысль, что он попросту видит сон, снова вернулась в голову. Так побыстрей заснуть, чтобы проснуться в прежнем родном мире. Идея была так хороша, что Домотканов даже заулыбался в темноту. Но, точно подслушав его мысли, вдруг опять застучал чугунными копытами конь: сначала по земле вблизи башни, а затем и по двери. Куда уж тут заснуть!

Поскольку Домотканов приготовился к худшему, он немного удивился, что конь так быстро закончил. Копыта гораздо мягче, чем при приближении, удалились куда-то от башни – видимо, туда, где у него было логово, ведь он тоже должен спать! Домотканов покрепче закрыл глаза и снова позвал сон. Но едва лишь началось что-то вроде него, как опять загрохотал чёртов конь. Прямо по тому месту на стене, над которым лежал Домотканов. Как будто проклятое животное догадалось, где он устроил себе ночлег. Отработав тот же непродолжительный урок, конь в очередной раз удалился, издевательски мягко-мягко, почти беззвучно, постукивая копытами по земле.

И так продолжалось раз за разом, точно конь, и в самом деле, боялся, что Домотканов заснёт и тем самым покинет этот мир, эту башню.

2

Но всему есть предел, даже действию ударов, сотрясающих башню до основания, как при землетрясении. Постепенно они становились глуше, мягче и уже не так властно рвали заплетающую мозг паутину. Она делалась всё плотнее, а звуки всё бессильнее. И наступил в конце концов тот удивительный момент, когда Домотканов крепко уснул именно в разгар барабанного боя. Стучал ли конь потом ещё или нет, Домотканову осталось неизвестным. Но, по-видимому, всё-таки стучал, так как пробуждение совпало с грохотом в стену. Правда, это уже случилось при ярком свете давно взошедшего солнца и Домотканову не было смысла жаловаться, а, пожалуй, наоборот, был смысл поблагодарить коня за что, что не дал заспаться дальше. Потому что Домотканов вовсе не забыл о том, для чего засыпал.

Он резко подскочил на своих стружках и кинулся к первому попавшемуся на глаза окну. Хотя в груди уже была боль – от этих никуда не исчезнувших чугунных копыт, которые били теперь вовсе не в стену, а прямиков в сердце. У окна они ударили в него ещё сильней – изо всех сил – так что Домотканов едва устоял на ногах. Всё было то же, что и вчера вечером, ни малейших изменений: те же без признаков человеческого присутствия обросшие зелёной травой холмы, гранитные валуны, островерхие, нацеленные в небеса, точно стрелы, высокие ели и, наоборот, спрятавшиеся от этих небес низенькие берёзки в укромных долинах. И та же оглушительная тишина вместо словно нарочно смолкших копыт, замкнутая сама в себе тишина, как не на воздухе, а в каком-то громадном зале.

Крепко же его взяли в оборот. Просто так не выкрутишься. Кто взял? Домотканов пожевал губами. Не сам ли он себя? Он оставил в покое губы. Но если я задаю себе этот вопрос, то значит я тут ни при чём. Испытывающий галлюцинации не задаётся таким вопросом, а просто верит в них. Сбоку из-за стены выехал конь, видимо, учуявший, где теперь находится узник. Такой же белый, как вчера и такой же лукавый. Вот он усмехнулся снова, обнажив коралловую изнанку своих губ и крупные, точно клавиши пианино, зубы. Усмехнулся словно сам себе и только потом поднял длинную голову и посмотрел на высунувшегося из окна Домотканова. Мол, доброе утро, как ты там? Хорошо ли спалось?

Домотканов вдруг потерял контроль над собой. Он сунул руки в карманы ветровки и вытащил то, что там нашлось. А нашлось – всего лишь недоеденное красное яблоко. Ни секунды не думая, он запустил им в наглого коня. Мелькая откушенным светлым боком, яблоко покувыркалось в воздухе и метко стукнуло коня по задранной кверху морде, отскочило и упало на траву. Конь опустил морду, обнажил словно всё в той же издевательской улыбке зубы и подхватил ими яблоко с травы. Раздался громкий хруст и затем чавканье.