Хенфиск все еще стоял перед ней, но его улыбка исчезла. Монах опирался о стену и теребил сутану, словно его удивляло, что он ее носит. Потом монах посмотрел на Рейчел. Что-то изменилось. В нем возникла новая жизнь — туманная, взбаламученная, но более человеческая, чем несколько минут назад.
Хенфиск взглянул на лужу горевшего масла, на голубое пламя, лизавшее его ноги, и отскочил назад. Пламя мерцало, губы монаха начали двигаться, но он не мог произнести ни звука.
— …
Монах продолжал смотреть на Рейчел, казалось, он был смущен, но что-то новое появилось у него на лице, которое стало напряженным, словно невидимая рука сжала затылок бритой головы. Губы растянулись, в глазах застыла пустота. Рейчел тихонько вскрикнула. Происходило нечто непонятное, внутри монаха шла напряженная борьба. И она могла лишь с ужасом на него смотреть.
Хенфиск тряхнул головой, как собака, выбравшаяся из воды, бросил на Рейчел еще один взгляд, потом посмотрел на лестницу. Выражение его лица вновь изменилось: он походил на человека, на которого обрушился непомерный вес. Через мгновение Хенфиск резко повернулся и стал, спотыкаясь, подниматься вверх. Рейчел слышала, как его неверные шаги затихают в темноте.
Рейчел бросилась к гобелену и дрожавшими пальцами сдвинула его в сторону. Ей с трудом удалось нащупать и открыть дверь, она быстро вошла в комнатку и сразу закрыла ее за собой. Задвинув засов, она повалилась на матрас, накрылась одеялом с головой и еще долго лежала, дрожа, как в лихорадке.
Песня, искушавшая его покинуть безопасные глубины подземелий, стала тише. Гутвульф бессильно выругался. Он опоздал. Элиас уходил и уносил серый меч в тронный зал, обратно к пыльной бескровной гробнице с малахитовыми статуями и костями дракона. Там, где прежде царила музыка меча, ничего не осталось, кроме мучительной пустоты.
Без малейшей надежды он выбрал следующий коридор, казалось уходивший вниз, и устремился по нему, как червяк, выброшенный лопатой наружу. В нем осталась дыра, сквозь которую будет дуть ветер и лететь песок. Он был пуст.
После того как дышать стало легче, а камни перестали источать жар, его нашла маленькая кошка. Гутвульф слышал, как она мурлыкала и терлась о его ноги, но не стал останавливаться, чтобы ее погладить: ему было нечего ей дать. Меч пел для него, а потом ушел. Скоро вернутся идиотские голоса призраков, совершенно лишенные смысла…
Ощупывая путь руками, медленный, как огромное Колесо Времени, Гутвульф спускался все ниже и ниже.
15. Стеклянное озеро
Шум их приближения был подобен могучему ветру, реву быков, пожару разрушительной силы на высохших лугах. Хотя они мчались по дорогам, которыми никто не пользовался столетиями, лошади скакали без колебаний по тайным тропам, что вились по лесу, долинам и болотам. Старые пути, пустовавшие десятки поколений смертных, в этот день открылись снова, словно само Колесо Времени остановилось в своей колее и покатило обратно.
Ситхи скакали из лета в страну, скованную зимой, но, когда они мчались через великий лес по местам, что много веков им принадлежали, — гористой Маа’ше, заросшей кедрами Педжа’уре, Шисей’рону с его реками и черной почве Хеказора, — казалось, будто земля беспокойно перемещалась под копытами их лошадей, словно пыталась пробудиться от долгого холодного сна. Испуганные птицы взлетали над своими гнездами и парили в воздухе, точно шмели, когда ситхи с грохотом проносились мимо, ошеломленные белки замирали на замерзших ветвях, спавшие в берлогах медведи ворчали в голодном предвкушении. Казалось, что даже свет изменился при появлении яркого отряда, как если бы лучи солнца прорвались сквозь разметанные тучи, чтобы засверкать на снегу.
Но объятия зимы оставались крепкими: когда ситхи устремлялись дальше, ледяные руки снова смыкались над лесом, возвращая мир в холодную тишину.
Отряд не остановился на отдых даже после того, как оранжевое сияние заката погасло на небе и между ветвями деревьев заблестели звезды. Лошадям вполне хватало их света, чтобы находить путь по старым дорогам, хотя те давно заросли. Смертные и земные лошади состояли из плоти и крови, но их дальние предки родились в Вениха До’сэ, их привезли из Сада во время великого бегства. Когда лошади Светлого Арда, еще неприрученные, резвились на лугах, не зная уздечки и седла, скакуны ситхи уже воевали с гигантами или несли гонцов из одного края блистательной империи в другой. Они мчались с быстротой морского бриза, а их бег был таким плавным, что Бенхайа из Кементари писал свои поэмы прямо в седле и ни разу не испортил ни единой буквы.