— Даже чтобы вызволить Тиамака? — Ее рука, точно легкое перышко, лежала у него на плече, как будто он превратился в хрупкое стекло. — Ты же сам сказал, он нам необходим, чтобы спастись. Без Тиамака мы можем никогда отсюда не выбраться.
Кадрах закрыл лицо руками, и Мириамель вдруг почувствовала намек на прежнее недоверие к нему. Неужели монах притворяется? Что еще он задумал?
— Да простит меня Господь, миледи, — простонал он. — Я не могу спуститься в нору, полную этих кошмарных существ. Я
— Все, с меня хватит, будь ты проклят, — сердито прорычал Изгримнур. — Мне следовало тебя прикончить, когда мы встретились, как я и собирался. — Герцог повернулся к Мириамель. — Зря я позволил тебе меня отговорить. — Он снова перевел презрительный взгляд на Кадраха. — Похититель, пьяница и трус.
— Да, наверное, вы должны были меня прикончить, когда вам представилась такая возможность, — ровным голосом проговорил монах. — Но, уверяю вас, будет гораздо лучше, если вы сделаете это сейчас, вместо того чтобы тащить меня в их мерзкое гнездо. Я туда не пойду.
— Почему, Кадрах? — спросила Мириамель. — Почему не пойдешь?
Он посмотрел на нее, его запавшие глаза и покрасневшее от солнца лицо, казалось, молили о понимании, но мрачная улыбка говорила о том, что он на него не рассчитывает.
— Просто я не могу, миледи. Оно… напоминает мне место, в котором я побывал в прошлом. — И он снова содрогнулся.
— Какое место? — не сдавалась Мириамель, но Кадрах молчал.
— Эйдон на Священном Дереве, — выругался Изгримнур, — и что мы будем делать?
Мириамель смотрела на тростник, который раскачивался на ветру и скрывал от них гнездо гантов, находившееся в нескольких сотнях элей дальше по реке. От илистого берега плыл запах отлива, Мириамель поморщилась и вздохнула. Действительно, что им делать?
Они смогли придумать план, только когда близился вечер следующего дня, и существовала высокая вероятность того, что Тиамак уже мертв, что делало любое решение невероятно трудным. И, хотя никто не произносил этого вслух, мысли о том, чтобы двинуться дальше, так или иначе появлялись у всех. Они надеялись, что вранн, которого они нашли в лодке Тиамака, оправится настолько, что сможет стать их проводником. А если нет, они попытаются найти другого жителя болот, и тот выведет их из болотной страны.
Никому не хотелось бросать Тиамака, несмотря на то что это решение представлялось наименее опасным, но они испытывали ужас, когда думали, что от них потребуется, чтобы узнать, жив ли Тиамак, и, если да, его спасти.
И все же, когда Изгримнур наконец заявил, что, бросив Тиамака, они больше не смогут называть себя настоящими эйдонитами, Мириамель испытала облегчение. Несмотря на то что перспектива войти в жуткое гнездо наводила на нее ужас, она не хотела бежать, по крайней мере не предприняв попытку вызволить вранна.
Кадрах, который боялся гнезда заметно больше, чем остальные, упрямо настаивал, что они должны подождать до утра, и приводил достаточно веские причины: предпринимать столь безумную попытку нельзя, не имея надежного плана, и уж совсем глупо, когда близится ночь. В этом случае им придется не просто как-то вооружиться, но и позаботиться о факелах, поскольку, несмотря на то что в гнезде имелось множество отверстий, сквозь которые внутрь проникал свет, они не могли знать, какие темные проходы им встретятся в самом сердце жуткого сооружения. И в конце концов с ним все согласились.
На берегу они нашли заросли тростника, которые громко шуршали на ветру, и разбили около них лагерь. Земля там оказалась сырой и мягкой, зато это место находилось на приличном расстоянии от гнезда, что говорило в его пользу. Изгримнур достал свой меч Квалнир и срезал огромный ворох тростника, а потом они с Кадрахом придали ему твердость над углями костра. Из некоторых стеблей они сделали короткие острые копья, у других расщепили концы, вставили между ними камни и закрепили их ползучими растениями, чтобы получились дубинки. Изгримнур горько жаловался на отсутствие хорошего дерева и веревок, но Мириамель восхитилась результатом его работы. Она знала, что они будут чувствовать себя немного спокойнее, когда войдут в гнездо даже с таким примитивным оружием, чем вовсе без него.