Башня Зеленого Ангела. Том 1

Поводов для разногласий хватало. Тритинги не верили в отвагу народа Нового Гадринсетта и боялись, что они станут бременем для кланов, когда Джошуа перенесет свой лагерь в луга. В свою очередь, переселенцы не были до конца уверены в том, что хотят перебраться в другое место, ведь у них не будет новых земель для освоения до тех пор, пока Джошуа не отберет часть территории у брата или Бенигариса.

Фреосел и Слудиг, ставшие боевыми командирами после смерти Деорнота, также серьезно разошлись во мнениях относительно дальнейших действий принца. Слудиг поддерживал своего лорда Изгримнура, призывавшего выступить против Наббана. Фреосел, как и многие другие, считал поход на юг ошибкой. Он являлся эркинландером, а Эркинланд был не только страной Джошуа, но и местом самых серьезных ошибок Элиаса. Фреосел ясно дал понять, что им следует двигаться на запад, в сторону дальних владений Эркинланда, где они могли бы увеличить армию за счет недовольных подданных Верховного короля, чтобы позднее выступить на Хейхолт.

Изгримнур вздохнул и почесал подбородок, наслаждаясь отраставшей бородой. Ему хотелось встать и сказать всем, что и как им следует делать. Он даже чувствовал, что Джошуа с удовольствием отказался бы от бремени лидерства, — но он не мог так поступить. Герцог знал: как только принц уступит первенство, произойдет раскол и будут утрачены все шансы на организованное сопротивление Элиасу.

— Сэр Камарис, — неожиданно заговорил Джошуа, поворачиваясь к старому рыцарю. — Вы почти все время молчите. Но, если мы выступим против Наббана, как предлагают Изгримнур и другие, вы станете нашим знаменем. Я бы хотел услышать ваше мнение.

Старик действительно держался в стороне, хотя, как думал Изгримнур, не потому, что не одобрял какие-то идеи или был с кем-то не согласен. Скорее он слушал доводы, как святой, сидящий в таверне во время бурного спора, присутствуя и одновременно оставаясь в стороне, — казалось, его внимание обращено в другие измерения.

— Я не могу вам сказать, какой путь будет правильным, принц Джошуа. — С тех пор как к старому рыцарю вернулся разум, он, не прикладывая ни малейших усилий, говорил с невероятным достоинством. Его старомодная, изысканная речь звучала так осторожно, что иногда казалась пародией; он вполне мог быть Добрым крестьянином из пословиц Книги Эйдона. — Я не знаю и не могу встать между тобой и Богом, ведь лишь Ему известны верные ответы на все вопросы. Могу лишь сказать, о чем я думаю. — Он наклонился вперед, глядя на свои руки с длинными пальцами, переплетенными, словно для молитвы.

— Многое из того, что здесь прозвучало, осталось для меня непонятным — договор твоего брата с Королем Бурь, который в мое время был лишь сомнительной легендой, роль мечей и мой черный Шип среди них — все это очень странно. Но я любил моего брата Леобардиса, а вы сказали, что он достойно служил Наббану в те годы, когда мне отказал разум, — лучше, чем мог бы я, так мне кажется. Он был создан, чтобы управлять людьми, в отличие от меня.

Его сына Бенигариса я знал лишь как крикливого младенца. И меня убивает мысль, что в моем доме появился отцеубийца, но доказательства его вины не вызывают сомнений. — Камарис медленно, как усталый боевой конь, покачал головой. — Я не имею права предлагать вам выступить против Наббана, или Эркинланда, или еще кого-то на зеленой земле Господа. Но если ты решишь пойти в Наббан, Джошуа… тогда да, я встану во главе армии. И если люди воспользуются моим именем, я не буду их останавливать, хотя мне кажется, что это не по-рыцарски: голоса людей должны возносить только Спасителя. Но я не могу оставить безнаказанным тот позор, что пал на Дом Бенидривин.

И если такого ответа ты от меня ждал, Джошуа, ты его получил. — Он поднял руку в жесте верности. — Да, я отправлюсь в Наббан. Но я бы не хотел, вернувшись обратно к людям, видеть, как разваливается королевство моего друга, короля Джона, а горячо любимый Наббан стонет под каблуком племянника-убийцы. — Он вновь опустил взгляд. — Это одно из самых суровых испытаний, что поставил передо мной Господь, а я уже много раз его разочаровывал.

Когда Камарис смолк, его слова еще некоторое время витали в воздухе туманом разочарования. Никто не осмеливался нарушить молчание, пока не заговорил Джошуа.

— Благодарю вас, сэр Камарис. Я знаю, чего вам будет стоить выступить против собственных сородичей. И мое сердце сжимается, когда я думаю, что мы вас к этому принудили. — Он оглядел освещенный факелами зал. — Хочет ли еще кто-то высказаться перед тем, как мы закончим?

Сидевшая рядом с ним на скамье Воршева зашевелилась, словно собралась что-то сказать, но вместо этого бросила сердитый взгляд на Джошуа, который слегка поежился. Изгримнур понял, что сейчас произошло между ними — Джошуа рассказал герцогу о желании Воршевы остаться с ним до рождения ребенка, — и нахмурился: принцу были ни к чему новые сомнения, способные помешать ему принять решение.

Джелой, сидевшая в дальней части стола, встала: