Старый рыцарь провел прямую линию через внутренний круг, перпендикулярно предыдущей.
— Так что не имеет значения, какой из земных правителей одержит победу; если рыцари останутся верны Правилам, сражение будет выиграно по закону Бога. И оно станет справедливым отражением Его воли. — Камарис вновь устремил на Саймона пристальный взгляд. — Ты меня услышал?
— Да, сэр. — На самом деле Саймон понял далеко не все, но рассчитывал, что сможет потом подумать и разобраться.
— Хорошо. — Камарис наклонился и тщательно вытер измазанный землей деревянный клинок, как если бы держал в руке Шип, и вернул его Саймону.
— А теперь в точности как священник должен донести волю Бога до людей в достойной и приятной форме, так и рыцарям следует добиваться исполнения Его желаний. Вот почему война, хотя она ужасна, не может становиться схваткой между животными. Вот почему рыцарь — это не просто сильный воин на коне. Он наместник Бога на поле сражения. Схватка на мечах есть молитва, парни, — серьезная и печальная, однако еще и радостная.
— Вот почему ты не превращаешься в рыцаря по окончании бдения и хлопка меча по плечу, как человек не может стать священником, если будет ходить с книгой Эйдона из одного конца деревни в другой. Необходимы занятия, причем постоянные. — Он повернулся к Саймону: — Возьми свой меч, юноша.
Саймон повиновался. Он заметил, что Камарис на ладонь выше него, что было необычно. Саймон привык к тому, что все остальные заметно ниже.
— Ты держишь меч, как дубину. Разведи руки вот так.
Длинные руки рыцаря легли на руки Саймона. Пальцы Камариса были сухими, жесткими и такими грубыми, словно рыцарь всю жизнь трудился на земле или строил каменные стены. Внезапно, благодаря его прикосновению, Саймон осознал огромность опыта старого рыцаря, понял, что он не просто легенда во плоти или пожилой мужчина, полный полезных знаний. Саймон почувствовал годы тяжелой, мучительной работы, неисчислимые и часто нежеланные схватки с оружием в руках, пока Камарис не стал самым могучим рыцарем своего века, все это время, понял Саймон, получая от них не больше радости, чем добрый священник, вынужденный осуждать невежественного грешника.
— А теперь почувствуй, как ты его поднимаешь, — сказал Камарис. — Почувствуй силу своих ног. Нет, ты потерял равновесие. — Он заставил Саймона сдвинуть ноги. — Почему башня не падает? Потому что ее центр тяжести находится над основанием.
Скоро Саймон и Джеремия начали напряженно работать. Полуденное солнце быстро двигалось по небу, и ветер стал ледяным по мере того, как приближался вечер. Старик показывал им все новые и новые движения, постепенно увлекся, и в его глазах появился блеск.
К тому моменту, когда Камарис их отпустил, наступил вечер, и чаша долины наполнилась кострами. Все люди принца сумели за день преодолеть водную преграду и с восходом солнца могли отправиться дальше. Жители Нового Гадринсетта разбили временный лагерь и теперь наслаждались поздним ужином или бесцельно разгуливали в темноте. Над долиной повисло ожидание, столь же реальное, как сумерки.
Они с Джеремией шли молча, раскрасневшись от упражнений, но пот на их лицах быстро становился холодным. Мышцы Саймона приятно болели, однако опыт подсказывал, что завтра он будет чувствовать себя намного хуже, в особенности если проведет весь день верхом. Он вдруг кое-что вспомнил.
— Джеремия, ты был сегодня у Искательницы?
Юноша раздраженно посмотрел на Саймона.
— Разумеется. Я же обещал.
— И все же я намерен сам о ней позаботиться, — сказал Саймон.
— Ты мне не доверяешь? — осведомился Джеремия.
— Конечно доверяю, — поспешно сказал Саймон. — Но ты тут ни при чем. Помнишь, что сказал сэр Камарис о рыцаре и его лошади?.. Его слова заставили меня подумать об Искательнице. — Кроме того, Саймону хотелось немного побыть одному, чтобы обдумать вещи, которые он услышал от Камариса. — Ты ведь понимаешь, правда?
— Да, наверное. — Джеремия нахмурился, однако не выглядел огорченным. — А я найду что-нибудь поесть.
— Тогда встретимся позже у костра Изгримнура. Я думаю, Санфугол будет петь песни.
Джеремия направился в сторону самой занятой части лагеря, к палатке, которую утром поставили они с Саймоном и Бинабиком. А Саймон зашагал к склону холма, где находились стреноженные лошади.