Баталист. Территория команчей

И все сразу же исключали Пакрац из своих планов на следующий день и отправлялись куда-нибудь еще. Как бы то ни было, Мануэль при всем своем невезении провел три года в зоне военного конфликта – в районе Вуковара, Сараево и Мостара – и без единой царапины, чем могли похвастаться немногие из журналистской братии. Взять, к примеру, съемочную группу датского телевидения, которая целую неделю была предметом всеобщей зависти в загребской гостинице «Интерконтиненталь»: куда бы они ни поехали, им неизменно сопутствовала удача, и они всегда возвращались с первоклассным материалом. Но удача отвернулась от них в Горне-Радице, когда датчане высунулись из-за баррикад, чтобы снять общий план. Касок на них не было, и обоих убило попаданием осколков в голову. Дело в том, что везенье – понятие относительное. И, как сказал Мануэль, узнав о печальной участи коллег с датского телевидения – сообщение застало его за дармовой выпивкой в баре гостиницы «Эспланада», – «лучше не сделать ни одной фотографии, чем последнюю».

Кроме фактора везения, Барлес знал еще два, которые могут решить твою участь на войне. Важную роль играет время: когда ты только что приехал и еще не набрался опыта. Половина военкоров погибает в самом начале, только успев приступить к работе и не получив необходимых навыков выживания: им просто не хватает времени научиться отличать по звуку снаряд только что выпущенный от снаряда уже приближающегося; передвигаться с осторожностью по улице, которую держит под прицелом снайпер, не останавливаться перед окнами или в дверных проемах; помнить, что там, где много стреляют, зачастую всем плевать, журналист ты или нет. Другими словами, ты только приезжаешь и начинаешь работать, а тебя уже убивают: как Хуана Родригеса в Панаме или Жорди Пужоля в Сараево, когда он с Эриком Хауком делал фотографии[178]

для журнала «Авуи». Или взять, к примеру, Альфонсо Рохо в Никарагуа, которого сомосовцы хотели пристрелить, и они бы точно так и сделали, если бы он со связанными за спиной руками не выбросился из грузовика на полном ходу, когда его везли на расстрел[179]. В той ситуации его больше всего взбесило, что он услышал от своих палачей: «Сейчас выдадим тебе белые тапочки и отправим в путешествие». Когда понимаешь, что тебе скоро суждено расстаться с жизнью, такие шутки – проявление крайнего неуважения – воспринимаются очень болезненно. Но время сглаживает острые углы, и позже Альфонсо признавался, что не держит зла на сомосовцев. И что бы там ни выдумывали «вояки выходного дня» и разные трепачи, журналистов на войне почти никогда не убивают специально – они погибают потому, что работают там, где свистят пули и царит неразбериха, а кругом шляется полным-полно мерзавцев с оружием, у которых нет ни времени, ни желания проверять документы. Таковы правила игры. И таким тертым калачам, как Альфонсо, Барлес, Маркес и Ману, законы выживания были знакомы не понаслышке.

И наконец, главная причина гибели в таких местах – закономерность случайных событий. Другими словами, рано или поздно наступит твой черед. В Сараево в конце девяносто второго года все сошлись во мнении, что Манучер, фотограф агентства «Франс пресс»[180]

, уехал вовремя, почувствовав, что скоро пробьет его час. За день до отъезда он спускался по лестнице вместе со своими боснийскими коллегами, как вдруг прямое попадание сербского снаряда обрушило лестничный пролет, похоронив боснийцев под обломками. Манучер так и остался стоять наверху: окаменев от ужаса, занеся ногу над пустотой, как кот Сильвестр из мультфильма[181]. А вечером, когда он отдыхал в гостиничном номере и встал, чтобы попить, в окно влетел огромный осколок снаряда и упал посередине кровати, ровно там, где Манучер только что лежал. Манучер был французом иранского происхождения, и его восточный фатализм придавал ему равнодушное и спокойное мужество; но даже он, получив уведомление о том, что его переводят, вздохнул с облегчением: перед вылетом из Сараево он признался, что уже нутром чувствовал, что вот-вот ему выпадет черная метка.