У Барлеса, как у любого другого бывалого военного корреспондента, каждая война ассоциировалась с определенной гостиницей. Когда племя специальных корреспондентов достает томагавки и отправляется туда, где запахло порохом, они при встрече часто вспоминают друг друга, едва всплывают даты или гостиницы, в которых они жили бок о бок: «Ледра Палас» на Кипре, «Коммодоре» и «Александр» в Бейруте, сетевые гостиницы «Интерконтиненталь» в Манагуа, Бухаресте и Аммане, «Хилтон» в Кувейте, «Шари» в Нджамене, «Камино Реаль» в Сальвадоре, «Континенталь» в Сайгоне, «Шератон» в Буэнос-Айресе, «Парадор» в Эль-Аюне, «Дунай» в Вуковаре, «Мансур» и «Аль-Рашид» в Багдаде, «Эспланада» в Загребе, «Анна-Мария» в Меджугорье, «Меридьен» в Дахране, «Холидей Инн» в Сараево и еще много-много других отелей, разбросанных по обширной карте политических катастроф. Гостиницы, выбранные репортерами в качестве штаб-квартиры, – это уникальный и живописный мир: туда-сюда снуют съемочные группы, через вестибюль и по лестницам протянуты провода, в каждой розетке заряжается какой-нибудь аккумулятор, повсюду лежат параболические телефонные антенны и оборудование для трансляции; бар, подвергающийся систематическим набегам журналистов, отключения электричества и свечи в номерах, официанты, солдаты, сутенеры, шлюхи, торговцы наркотиками, таксисты, шпионы, информаторы, полицейские, переводчики, доллары, подпольная торговля; фотографы, вечно ожидающие кого-то в холле, какие-то типы с приемниками «Сони» у уха, слушающие передачи «Франс интер» или Би-би-си; камеры, лежащие на полу, монтажное оборудование, ноутбуки, пишущие машинки; бронежилеты, сваленные в кучу вместе с касками и спальными мешками… Иногда к этой картине еще добавлялась стекающая по лестнице вода (как на Кипре, в Кувейте или в Сараево), разбитые пулями стекла и разрушенные бомбардировкой номера, матрасы в коридорах и гул дизельного электрогенератора. Барлес помнил гостиницу, по вестибюлю которой они с Аглае Мазини, Энрике Гаспаром и Луисом Панкорбо пробирались ползком[200]
, а турецкие десантники стреляли по ним из бассейна. Или тот раз, когда Корнелиус и Хосеми Диас Хиль напились в баре гостиницы «Камино Реаль» в «счастливый час» – два напитка по цене одного, – после того как им удалось чудом уйти живыми от сальвадорских вертолетчиков, обнаруживших их в горах и обстрелявших с воздуха ракетами. Или как Энрик Марти[201] чистил свой «никон» в баре «Холидей Инн» в то время, как сербский снаряд взорвался прямо в его номере 326. Или в памяти всплывали Акиле Д'Амелия[202], Этторе, Пеппе и другие итальянские журналисты в плавках и противогазах у бассейна гостиницы «Меридьен», когда из-за иракских «Скадов» в Дахране завыла сирена воздушной тревоги[203]. Или Альфонсо Рохо, материвший Питера Арнетта[204], потому что тот не дал ему воспользоваться телефоном в багдадском «Аль-Рашиде». Или Рикардо Роча[205], стоявший с рюмкой в руках в дверях гостиницы «Интерконтиненталь», готовый наблюдать, как сандинисты будут штурмовать бункер Сомосы. Ману Легинече, отстукивающий репортаж на своей пишущей машинке «оливетти» на террасе «Континенталя» в опасной близости от позиций вьетконговцев. Хавьер Валенсуэла в солнечных очках в баре отеля «Александр», для которого война началась с того, что он влюбился в ливанскую девушку. Томас Альковерро[206], который вполне серьезно пытался научить попугая в гостинице «Коммодоре» говорить: «Сембреро, я тебя ненавижу. Сембреро, я тебя ненавижу». Он помнил, как все побежали в убежище в Осиек-Гарни, а Хулио Фуэнтес спокойно спал в своей комнате, поскольку заранее вырубил слуховой аппарат, чтобы ему не мешали выспаться. Барлес помнил и восемнадцать румынских проституток, которых он лично выбрал, чтоб они вместе с журналистами встречали Новый год в гостинице «Интерконтиненталь», и как в тот вечер сутенеры и официанты пили вместе с ними, Хосеми втягивал через нос толченый кетонал, братья Далтон c «Телевидения Галисии» курили траву, а Хулио Алонсо[207] и Ульф Дэвидсон, изрядно во хмелю, кидали снежками в журналиста Си-эн-эн, который, стоя у открытого окна, вел прямую трансляцию.Они по-прежнему лежали на земле бок о бок, наблюдая за рекой. Барлес окинул взглядом своего оператора: двухдневная щетина и вертикальные морщины в уголках рта придавали его лицу выражение упрямой решимости.
– У нас мало времени, – сказал Барлес.
– А мне плевать. На этот раз я свой мост не упущу.