Услышав залп из шестидесятимиллиметрового миномета, который стрелял откуда-то с окраины деревни в километре от моста, Барлес быстро огляделся, высматривая укрытие. Если снаряд выпустили в их сторону, до взрыва оставалось двадцать секунд, поэтому Барлес решил, что обойдется без кевларового шлема, который валялся на земле слишком далеко, рядом с Маркесом. Без лишней суеты Барлес сделал несколько шагов в сторону леса и лег ничком на землю, глядя на оператора. Маркес, который так и стоял на коленях около убитого, тоже слышал выстрел и теперь смотрел в небо, словно поджидая летящий снаряд.
За многие годы они прошли бок о бок не одну войну, поэтому Барлес сразу же понял, что́ так занимало внимание оператора. Поймать и запечатлеть взрыв очень сложно: никогда не угадаешь, куда прилетит снаряд. На войне бомбы падают на тебя как бог на душу положит, повинуясь лишь воле случая и законам баллистики. Нет ничего непредсказуемее траектории выпущенного наугад снаряда; можно всю жизнь провести под бомбами, целясь объективом направо и налево, да так и не заполучить ни одного стоящего кадра. Это как пытаться снимать солдат во время боя – никогда не знаешь, кого убьют; удачный кадр – всегда чистая случайность, как у Энрике дель Висо[143]
в Бейруте в восемьдесят девятом. Он снимал группу шиитов, когда очередь из пулемета прошила парапет, и вот оно, бинго! Позже, когда отснятое просматривали в замедленном режиме, на мониторе можно было разглядеть оранжевые следы трассирующих пуль, пролетевших в считаных миллиметрах от камеры; какого-то Амаля, который с перекошенным лицом хватался за грудь, выронив оружие; возбужденное лицо Барлеса, его рот, застывший в крике: «Снимай, снимай, снимай!» Люди думают, что вот ты приезжаешь на войну, делаешь фотографию – и готово. Но пули и снаряды свистят тут и там, и попробуй угадай, куда их занесет. Поэтому Барлес увидел, как Маркес, не поднимаясь с колен, снова взвалил на плечо свой «бетакам» и приготовился снять убитого хорвата еще раз: если снаряд разорвется недалеко, он быстро переведет камеру с лица покойника на место разрыва, пока не осела пыль. Барлес надеялся, что хотя бы один из микрофонов камеры включен в ручном режиме. В автоматическом звуки выстрелов и взрывов подавлялись фильтром, и они выходили приглушенными и фальшивыми, как в кино.Выпущенный из гранатомета снаряд разорвался далеко, у кромки леса, и Барлес злорадно представил себе, как перепугались минеры. Маркес в момент взрыва застыл, только его камера чуть шевельнулась, когда он перевел ее с крупного плана на уходящую вдаль общую панораму. Затем он медленно поднялся и направился туда, где распластался на земле Барлес. Как-то раз в Сараево Мигель де ла Фуэнте[144]
пытался сделать то же, что и Маркес. И во время вот такой «охоты за взрывом» заполучил на свою голову дождь из осколков сербских снарядов вперемешку со щебнем. Штурм застал его посреди улицы на открытом пространстве. Мигеля спасли бронежилет и шлем. Когда он нагнулся, чтобы подобрать один из осколков покрупнее – на память о том, как был на волосок от гибели, – горячий металл обжег ему руку. В разгар событий в Сараево это называлось «заниматься шопингом». Журналисты надевали шлемы и бронежилеты и, вжавшись в стену где-нибудь в центре города, прислушивались к канонаде. Когда снаряд ухал рядом, они бежали туда, чтобы успеть заснять тучи пыли, языки пламени и развороченные стены. Добровольцы вытаскивали раненых из-под обломков. Маркесу не нравилось, когда Барлес помогал спасателям: тот попадал в кадр и все портил.– Шел бы ты в санитарки, придурок.