Базар житейской суеты. Часть 4

То было очень хорошо, что Бекки благовременно успла ихъ замтить изъ своего чердака. Она и молодые люди, докушивая холодный завтракъ, продолжали хохотать и потшаться насчетъ ддушки Ребекки, котораго они наблюдали изъ своей засады. Она тотчасъ же отпустила своихъ юныхъ друзей, и въ одну минуту привела свою комнату въ отличный порядокъ. Содержатель гостинницы, знавшій мистриссъ Осборнъ, какъ даму высшаго круга, встртилъ ее съ низкими поклонами, и самъ проводилъ ее въ четвертый этажъ.

— Миледи! миледи! заголосилъ содержатель гостинницы, стучась въ дверь мистриссъ Бекки.

Еще не дальше, какъ вчера, онъ называлъ ее просто мадамой и не оказывалъ ей никакого уваженія.

— Кто здсь? откликнулась Бекки.

И отворивъ дверь; она испустила пронзительный крикъ удивленія и радости. Передъ ней стояли дрожащая Эмми и длинный майоръ съ бамбуковой тростью.

Видъ майора былъ угрюмъ, и онъ изподлобья наблюдалъ открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась въ объятія Ребекки, я простила ей все въ эту минуту, она обняла и поцаловала ее отъ искренняго сердца. Первый разъ, быть-можетъ, мистриссъ Бекки прикасалась къ такимъ чистымъ и невиннымъ устамъ.

ГЛАВА LXV

Amantium irae amoris redintegralio

Ласковость и добродушіе Амеліи произвели, по всей вроятности, нкоторое впечатлніе даже на закоснлое сердце мистриссъ Бекки. Она отвчала на нжныя рчи съ чувствомъ, весьма похожимъ на благодарность, и волненіе ея было, вроятно, искреннее. «Сынъ, исторгнутый изъ объятій несчастной матери», пригодился очень кстати для нашей героини: онъ окончательно возвратилъ ей стариннаго друга, и читатель можетъ быть увренъ, что съ этого именно пункта мистриссъ Эмми открыла разговоръ съ Ребеккой.

— И они отняли у тебя это милое, ненаглядное дитя! воскликнула Амелія. Ахъ, Ребекка, бдный, несчастный другъ мой, я знаю, по собственному опыту, что значитъ потерять сына, и умю сочувствовать такимъ лишеніямъ. Станемъ надяться, что праведное небо возвратитъ его теб, какъ милосердое и всеблагое Провидніе возвратило мн моего собственнаго сына.

— О, сынъ мой, сынъ мой! Ахъ, какую страшную, невыносимую пытку терпла я посл этой разлуки! начала мистриссъ Бекна, чувствуя, однакожь, нкоторое безпокойство въ душ. Ей было совстно, при самомъ начал возобновленнаго знакомства, заговорить ложь въ отвтъ на искреннее выраженіе довренности и дружескаго участія.

Ложь, съ какой точки ни разсматривайте ее, иметъ весьма невыгодныя стороны для лжеца. Если какой-нибудь случай заставилъ васъ покривить душою, вы, для поддержанія своихъ словъ, обязаны сочинить другую и третью небылицу въ лицахъ: масса лжи неизбжно увеличивается въ объем, и опасность быть открытымъ возрастаетъ съ каждою минутой.

— Страданія мои, продолжала мистриссъ Бекки, были невыразимо-ужасны, когда эти безжалостные изверги исторгли его изъ моихъ объятій. Мн казалось, что я не переживу этой потери. Открылась горячка. Докторъ употребилъ отчаянныя средства, я выздоровла, и… и… и вы видите, что я живу здсь одна, безъ средствъ къ продолженію своего жалкаго существованія.

— Сколько лтъ ему? спросила Эзимі.

— Одиннадцать, сказала Бекки.

— Одиннадцать! воскликнула удивленная Амелія. Какъ-же это? Вдь онъ родился, кажется, въ одинъ годъ съ моимъ сыномъ, а Джорджиньк ужь…

— Знаю, знаю, перебила Бекки, которая, на самомъ дл, совершенно забыла, сколько лтъ ея мальчику, — тоска совсмъ отбила у меня память, милая Амелія. Я во многомъ измнилась, и по-временамъ совсмъ теряю голову. Мальчику было одиннадцать лтъ, когда меня съ нимъ разлучили… да будетъ надъ нимъ Божіе благословеніе! Съ той поры я никогда не видала его.

— Блокуръ онъ или брюнетъ? продолжала наивная мистриссъ Эмми, — покажи мн его волосы.

Бекки чуть не захохотала.

— Не сегодня, мой другъ, не сегодня, сказала она; — въ другой разъ, когда-нибудь. Вотъ на этихъ дняхъ привезутъ мои вещи изъ Лейпцига, и тогда я покажу теб и волосы, и портретъ моего милаго Родона. Я сама написала этотъ миньятюръ въ счастливые дни своей жизни.

— Бдная Бекки, бдная Бекки! воскликнула Амелія, какъ благодарна — о, какъ я должна быть благодарна!

Эмми, по обыкновенію, принялась думать, что не было въ цломъ мір мальчика прекрасне и умне ея Джорджиньки.

— Вотъ ужо ты увидишь моего Джорджиньку, сказала она, воображая, что доставитъ такимъ образомъ самое дйствительное утшеніе несчастной Ребекк.