Бедовый месяц

– Еще вы подправили мои оценки, – несколько ошарашенная признанием, что именно секретарь выступил в роли главной свахи, напомнила я.

– Дополнительный сервис для будущей леди Торн! – выпалил он.

– Спасибо, – зачем-то поблагодарила. – Я оценила масштаб вашей услуги.

– Леди Торн, какая вы все-таки милая, – неожиданно отвесил комплимент Вилсон. – Между прочим, я был лучшим за последние десять лет выпускником юридической академии. У меня золотая медаль имеется. И красный диплом! И что? Год служу верой и правдой у вашего мужа. Ношусь по городу, как под зад… как угорелый, во всем ему помогаю, и ведь ни унции благодарности!

Неожиданно его голос истончился. Вилсон приложил к глазам ладонь и громко обиженно всхлипнул. Я оцепенела. Мне, конечно, приходилось успокаивать подружек, но истерящих молодых людей, лучших выпускников юридических академий, ни разу в жизни.

– Вилсон, вы в порядке? – Я мягко похлопала его по руке.

– Нет! Я совершенно не в порядке! – прорыдал он. – Расклеился, как ваш брак!

Успокоиться ему помогла моя чудодейственная настойка, правда, налитая в щедрый стакан с бренди из дядюшкиных запасов (тишком от Клементины дядюшка тоже не пренебрег подлечить нервную систему). Вилсон быстро пришел в то благодушное настроение, когда человек любит весь мир вокруг просто за факт его существования. Глаза заблестели, на бледном лице вспыхнул румянец.

В столицу он засобирался после двухчасовой кухонной исповеди, в которой бедняга припомнил обо всех обидах, начиная с детства, и даже о сломанной старшим братом деревянной коняшке. На этой-то коняшке я и осознала, что без волшебной настойки с бренди нам, должно быть, расстроенного гостя из дома не выставить. Вдруг пойдет топиться в энтильском промерзшем до дна озере и заболеет?

– Леди Торн, может, вы и для своего супруга передадите этого замечательного средства? – с шальной улыбкой промямлил он. – Во имя всех его служащих, которых он может отправить в отставку. Останется ведь один как сыч. Нет! Как хвостатая белка.

– Полагаю, у моего мужа нервы покрепче ваших, – отозвалась я. – В отличие от вас он настойку не заслужил.

– Тереза! – воскликнул Вилсон, заставив меня на всякий случай отступить на шаг. – Кстати, можно называть вас Терезой?

– Не стесняйтесь, – дала я отмашку на панибратство.

– Вы большой души человек. Знаете, как сказать доброе слово, – принялся расхваливать меня секретарь, а потом заявил: – Я буду вам писать! Не надо давать адрес своей почтовой шкатулки, за эти месяцы я выучил его наизусть.

Помоги мне святые заступники…

– И вы тоже мне пишите, Тереза! Ах! Вы же не знаете куда!

Вилсон залез в портфель, вытащил оттуда смятый лист и грифельный карандаш. Балансируя на одной ноге, он уложил под этот портфель согнутое колено и что-то размашисто накарябал.

– Держите адрес.

Я забрала листик, исключительно чтобы будущий друг по переписке вышел на свежий воздух. Божественная настойка его достаточно успокоила, чтобы плебейский бренди начал в тепле развозить.

– В любое время пишите! Слышите? В любое! – яростно потребовал секретарь и, пожелав нам всем самых добрых дней, наконец удалился.

Мы с Клементиной припали к окну и с замиранием сердца проследили, как, высоко поднимая колени и размахивая портфелем, по сугробам он пробирается к карете.

– Думаешь, упадет? – вдруг спросила Клементина.

Вилсон кувыркнулся вперед и уткнулся носом в снег.

– Упал, – прокомментировала она. – Хороший парень.

– Неустойчивый только.

– Будь моя неблагодарная сестрица здесь, поженили бы, – заключила со вздохом тетушка.

Остаток дня я убила на рассылку прошений во все конторы столицы, по неосторожности давшие объявления в «Вестник».

Ближе к ночи, когда мы уже разошлись по комнатам, дом вздрогнул от истошного кряканья. На секунду я решила, что силой медвежьего храпа Рендел снес звуконепроницаемую дверь в своей спальне, когда-то переделанной из кабинета, но хриплый тревожный сигнал повторился. На знакомый храп он не походил.

В коридор мы выглянули одновременно с Клементиной и недоуменно переглянулись. На голове у тетушки красовался чепчик, украшенный бантиками.

– Что за шум? – нахмурилась она, прислушиваясь к тишине.

Судя по всему, особенная дверь в комнате Рендела, стоящая на страже ночного покоя, по-прежнему не пропускала ни звука. Внизу снова рыкнуло-квакнуло.

– Почтовая шкатулка, – догадалась я. До чего довели старенький артефакт! Он уже не сигналил, а хрипел.

– Кто в такое время присылает письма? – проворчала Клементина.

Пока я спускалась со второго этажа в гостиную, разнесчастная шкатулка крякала, квакала и рычала, словно у сказочного монстра из шкафа случился приступ неудержимой икоты. Оказалось, что деревянный корпус старенького артефакта разбрызгивал в разные стороны золотые искры. Хорошо, что бытовая магия ничего не воспламеняла, иначе на столе загорелась бы скатерть. Вот было бы веселье!