Бедовый месяц

И из платья я выбиралась неуклюже, ворочаясь на кровати. Такое счастье, что оно наконец отправилось на пол! Филипп застрял головой в свитере, когда я активно помогала ему раздеваться. От второго чулка отлетела пуговица, исподняя сорочка зацепилась за остатки булавок в волосах. Булавки тоже разлетелись, и буйная кудрявая шевелюра немедленно начала лезть в глаза. Никакой изящности, право слово!

– Ты куда-то опаздываешь? – с улыбкой спросил муж, заправляя мне за ухо непослушный локон.

– Не хочу, чтобы кто-то еще постучался и помешал, – пробормотала я, наконец с наслаждением оглаживая его широкие плечи.

Он опустил голову и, щекоча дыханием, хрипловато прошептал:

– Закрой глаза.

Рука, расслабленно лежащая на моем бедре, скользнула выше, по чувствительной нежной коже. Пальцы забрались под белье. От бесстыдного прикосновения я вздрогнула, судорожно вздохнула и почти съежилась, инстинктивно желая куда-нибудь… отползти. Не знаю даже куда. Видимо, забиться под подушку.

Смущалась я, правда, недолго. С первой волной удовольствия застенчивость исчезла. Тело охватила дрожь, с губ сорвался стон и еще один. Наверное, со стороны казалось, будто женщину в спальне мучили. Филипп глубоко, с языком, поцеловал меня, и в этот момент тело накрыла волна острого наслаждения.

Мне плохо запомнилось, как мы избавлялись от остатков одежды. И все случилось естественно, никакой ненужной возни. Было больно до оцепенения и сладко до сумасшествия. Никогда не подозревала, что можно разрываться от желания все прекратить и необходимости продолжать. Захлебываясь от любви к мужчине, испытывать обиду за неизбежную, ожидаемую боль, а потом смотреть в потемневшие от страсти глаза и тут же проваливаться в щемящую нежность.

С последним толчком Филипп замер. Напрягся всем телом и крепко сжал в кулак подушку возле моей головы. Я сама цеплялась за покрывало, когда утопала в физическом удовольствии, но едва не спросила, все ли у него в порядке. Очевидно, что ему сейчас прекрасно и он пытается осознать реальность.

Удалось быстрее, чем мне. Видимо, сказывался опыт. Приподнявшись на локтях, Филипп тихо спросил:

– Все хорошо?

Я погладила его шероховатый подбородок кончиками пальцев и прошептала:

– Ты знаешь, что первый раз должен быть на шелковых простынях?

– Неужели? – В его глазах заискрил смех.

– А мы даже кровать не расправили.

– Торопились.

– Почему мы не поторопились раньше?

– Ты боялась меня до паники.

Глава 9

Старая дева на выданье

Глубокой ночью, когда гостевой дом спал, мы все-таки попросили принести ужин. Вместе с едой подавальщик уверенно вручил утреннее меню. Видимо, намекал, что в такое время пора завтракать и заправляться омлетом, а не ягненком с черносливом.

Во мне бурлила энергия, и захотелось прекрасного: откушать в элегантном зале с «огромными панорамными окнами с видами на горы». Не знаю, чем я думала (явно не головой), когда пожелала на завтрак подняться в ресторан под крышей. Чем при этом думал Филипп и почему пошел на поводу у жены, внезапной, как голодный леймар на передержке, большая загадка.

Стоило мужу усесться напротив за красиво сервированным столом, как перед мысленным взором в темпе бешеного вальса понеслись пикантные сцены вчерашнего вечера.

– Не понравился? – тихо поинтересовался Филипп.

– А? – Я непонимающе посмотрела на него.

Только что в воспоминаниях полностью обнаженный муж сидел в ванне с бурлящими пузырьками, на его расслабленном лице блестели капельки воды, на лоб падала влажная темная прядь, а губы изгибались в сексапильной улыбке. Честно говоря, отогнать этот образ оказалось сложновато. Сейчас Филипп был полностью одет, пил кофе и иронично изгибал бровь.

– Нет, очень вкусно.

Утром он брился. Опасное лезвие мягко ходило по подбородку, аж дух захватывало. Понятия не имею, почему это воспоминание показалось таким волнующим…

– Тогда в чем он провинился? – хмыкнул муж и кивнул, намекая на еду в моей тарелке.

С недоумением я посмотрела на эту самую еду. Воздушный меренговый рулет с тонкой хрусткой корочкой казался размят вилкой в неаппетитную кашу, словно его за что-то наказали. Видимо, за кремовую прослойку.

– Будешь мой? – Он подвинул тарелку, на которой рядком выстроились четыре шоколадных шарика, а сбоку лежала веточка мяты.

Учитывая, что шоколад он предпочитал горький, практически без сладости, подозреваю, что вкусными эти конфеты назвал бы только большой ценитель.

– Почти уверена, что ты ешь шоколад со жгучим перцем, а не с молочным пралине.

Нарочито скривившись на сверкнувшую в ответ насмешливую улыбку, я с любопытством оглядела элегантный зал. Среди прочей публики, с большим удовольствием угощавшейся утренними кулинарными изысками, за столиком на две персоны в гордом одиночестве сидела эффектная брюнетка, с которой мы столкнулись в холле. Она буравила нас таким нехорошим взглядом, словно мы с Филиппом, попирая чувства воспитанных гостей, ели руками и облизывали пальцы. Мы случайно встретились глазами, и она тут же отвернулась.