Рауль лежал лицом вверх. От его развороченной пулями физиономии почти ничего не осталось. Это было уже слишком. Я стала сползать на пол, тихо поскуливая. Бросив меня валяться рядом с трупом, Пабло выскользнул за дверь и исчез. Судя по всему, он побежал наверх, надеясь перебраться через крышу в соседний дом. Снизу доносились крики и топот. Мертвые глаза Рауля притягивали меня, как магнит. Я зажмурилась, чтобы не видеть этих закатившихся зрачков, безмолвно наблюдавших за моим ужасом. Когда в дверь влетели полицейские, меня сперва грубо бросили на пол, а потом, сообразив, что я не представляю никакой угрозы, аккуратно подняли и сопроводили вниз, в машину «Скорой помощи», где я рыдала, пока доктор, обработав мои раны, не вколол мне что-то успокоительное, и я уснула, вцепившись в одеяло, как в спасательный круг.
Я провела в больнице четыре дня. Врачи диагностировали у меня трещину в ребре, перелом носа и легкое сотрясение мозга. Медики предупредили, что для дальнейшего нормального дыхания мне придется прибегнуть к ринопластике. Я не возражала, получив рекомендации и контакты отличной клиники и ожидая, пока закончится расследование. Информация доходила скупо, обрывками, и еще больше запутывала, заставляя нервничать.
Первые пару дней меня охраняли полицейские, видимо, подозревая в соучастии в убийстве. Мне показалось, что они всерьез собирались приковать меня к кровати, но в последний момент передумали. Следователь, невероятно настырный и неприятный мужчина, сидя у кровати, без конца задавал мне каверзные вопросы. Я выдала ему укороченную версию произошедшего, почти не погрешив против истины: вернулась домой, застала мужа мертвым, затем появился незнакомый мужчина, который вырубил меня и утрамбовал в багажник, откуда я выбралась и поспешила спрятаться в квартире подруги, так как плохо себя чувствовала и боялась соваться домой. Когда он ядовито поинтересовался, почему я не обратилась в полицию, я уже открыла рот для столь же ехидного комментария, но мой лечащий врач, настоявший на присутствии, заявил, что пациентка не отвечала за свои действия из-за травмы головы. Я радостно ухватилась за эту версию и добавила только, что очнулась в доме Луизы, куда ворвались трое незнакомых мне мужчин, которых я не знаю, ничего не понимаю, и идите к черту, в конце концов!
Следователя эта версия не слишком удовлетворила. Меня, как я и предполагала, прочно записали в подозреваемые, забрали телефон и запретили общаться с внешним миром. Выйти из палаты без сопровождения я не могла. Полицейские пытались ограничить меня во всем, не позволяли принимать посетителей, совали нос даже в больничную еду, словно туда должны были запихнуть парашют. Дежурные все время менялись, так что я не стала даже пытаться налаживать контакт. Всем своим видом полицейские демонстрировали враждебную холодность. На третий день я разозлилась, одолжила телефон у врача и вызвала одного из самых известных и дорогих адвокатов Лиссабона Эрнесто Балдо, чьи услуги обошлись мне в круглую сумму, но они того стоили. Балдо, на которого работало целое детективное агентство, не оставил камня на камне от всех полицейских подозрений.
Оказалось, мои перемещения по городу в день убийства Деметрио не остались незамеченными. Меня выхватили камеры наружного наблюдения кафе, где я слушала певцов, а еще две дорожные камеры, зафиксировавшие превышение скорости, хотя обычно я вожу осторожно. Впервые я обрадовалась штрафу. Мой выключенный телефон, кстати, все равно подавал сигналы, поскольку мне и в голову не пришло вынуть из него батарею. Словом, мое присутствие дома в момент убийства исключалось, а доказать, что я кого-то наняла для убийства Деметрио, не пытались. Даже следователь на первом вопросе согласился, что эта версия смешна. Я, в отличие от Деметрио, была богата, если кого-то в нашей паре и следовало убивать из-за наследства, то меня. Другого мотива, кроме разве что сексуальных предпочтений мужа, не имелось: мол, я узнала о том, с кем он обычно спит, впала в раж и зарезала его. Вот только и эту версию свидетели развеяли. Каждый встречный был готов поделиться своим мнением: бедняжка Алиси вышла замуж за гея и прекрасно об этом знала. Все, что мне могли предъявить, так это фиктивный брак, но криминальная полиция такими вещами не занималась, так что им пришлось утереться. В итоге следователь раскланялся в реверансах, скорбно выразил соболезнования в связи с утратой супруга и больше в больнице не появлялся. Полицейский пост сняли, никаких претензий ко мне больше не было.