Беги, Алиса!

Не зная, что в доме только состоялись похороны, никто бы и не заподозрил, что Мендесы в трауре. Превращенный в хостел дом все так же жил обыденной жизнью, туристы сновали туда-сюда и чего-то требовали. В холле за стойкой ресепшен все так же торчала Анна-Хосе, обслуживая нетерпеливых гостей как заведенная. Она подняла на меня усталый взор и дежурно улыбнулась, не узнавая, что неудивительно, учитывая, что я была вся в синяках, а потом позеленела, охнула и, пробормотав извинение, скрылась за дверью. Внутренний голос подсказал мне, что радушного приема ждать не придется. Так оно и вышло.

Элена, в черном платье и косынке на волосах, появилась в холле, поглядела на меня ничего не выражающим взглядом и поманила на задний двор, прочь от взглядов туристов, не желая базарной свары. Не знаю, чем она думала, я не собиралась скандалить. Анна-Хосе вытянула шею, как гусыня, провожая нас взглядом. На заднем дворике, где впервые за год царило запустение и уныние, Элена грузно опустилась в пластиковое кресло. Мне сесть не предложили, и я осталась на ногах. Элена молчала, а я с изумлением осознала, как она постарела за эти дни. Ее волосы резко побелели на висках, под глазами появились темные круги, но губы были сжаты в плотную тонкую линию. Свекровь была настроена враждебно и готовилась к бою. Я с горечью подумала, что приехала слишком рано. Раздавленная сразу двумя смертями, Элена не готова пожалеть и принять меня, она не думала, что я тоже пострадала, и уж точно ее не касалось, что я не могла помешать Деметрио вляпаться в наркобизнес. Помолчав, Элена сухо спросила, глядя куда-то поверх меня:

– Зачем ты пришла?

Я на мгновение опешила. Что вообще значила эта фраза? Но затем я поняла: любой ответ будет для Элены плох независимо от того, буду я каяться или ругаться. Я попыталась удержать лицо и, опустившись перед ней на колени, мягко взяла ее за руку. Элена дернулась и вырвала руку, словно я ее обожгла. Я сделала вид, что меня это не расстроило.

– Я не знала о смерти Росауры, – тихо спросила я. – Почему ты мне не сообщила?

– Почему я должна была что-то сообщать? – резко ответила Элена. – Кто ты мне? Почему я должна была сообщать о смерти мамы совершенно постороннему человеку? Боже… Боже… Она не смогла перенести кончину внука, так что я потеряла не только сына, но и мать. Сколько раз я говорила Деметрио, что его женитьба на тебе принесет одни беды!

– Элена, что ты говоришь? – воскликнула я, уже не особо сдерживаясь. – При чем тут я?

– Не строй из себя дуру! – зло бросила Элена. – Все несчастья нашей семьи начались после твоего появления. Грешно такое говорить, Алиси, но ты словно проклята. С самого начала я видела над тобой темное пятно беды.

Я не знала, что еще сказать. В голову почему-то лезли предательские мысли, покрытые сочным слоем яда, касаемые жизни Мендесов, которые неоднократно занимали деньги и никогда не возвращали, а я не требовала, озабоченная тем, чтобы эта семья приняла меня, несчастную беженку, иностранку, недостойную их рода. Глядя на озлобленное лицо свекрови, я поняла, что смертельно устала, и теперь, когда муж мертв, я совершенно не обязана держать лицо и угождать людям, которые не желали проявить ко мне хоть чуточку сострадания и тепла. Я встала, отряхнула колени и холодно сказала:

– Я возмещу расходы на похороны Росауры и Деметрио.

– Уходи, – выплюнула Элена. – Мне не нужны твои грязные деньги. Мендесы не нуждаются в милостыни, мы сами стоим на ногах.

– Какая милостыня, Элена, о чем ты?

– Уходи! Я тебя даже видеть не могу. Ты свободна, даже разводиться не пришлось. Добилась всего, чего хотела, а теперь… мой мальчик, мое солнышко, мертв! Господи, как мне дальше жить? Зачем мне жить? Что ты наделала? Что я наделала?.. Будь прокляты эти деньги…

Оскорбленная, я собралась высказать Элене все, что думаю по этому поводу, но затем, понуро опустив плечи, ушла, оставив ее рыдать на заднем дворе. Что тут сказать? В ее словах была толика истины. Я могла сразу дать деньги Пабло, и тогда эта история, возможно, кончилась бы по-другому, Деметрио был бы жив, а я не попала в переделку. Я пересекла холл, оттолкнула какую-то старуху с фиолетовыми волосами и вышла на улицу, не слушая, как та верещит за спиной. Мне было горько, гадко, противно, и я сама себя ненавидела.

– Алиси, подожди.

Анна-Хосе выскочила на улицу и потянула меня в сторону, под зонтики уличного кафе, подальше от глаз родственников.

– Не уходи вот так, – взмолилась она. – Хотя бы в память о Деми. Давай сядем. Мне надо с тобой поговорить.

Я села, попросила у официанта воды. Анна-Хосе заказала колу и, ожидая, пока нам принесут напитки, положила руку поверх моей. Я не стала подражать свекрови и не убрала свою. В конце концов, золовка не сделала мне ничего плохого. Получив свою колу, Анна-Хосе сделала жадный глоток, смочив пересохшее от волнения горло, а потом, робко взглянув на меня, произнесла, запинаясь, как ребенок: