Беглая княжна Мышецкая

Полное смятение души испытывала княжна Лукерья, когда Антипка натянул вожжи и с лихим покриком: «Тпр-р-у-у! Стоять, родимые!» – остановил возок напротив таких знакомых расписных ворот особняка на Варварке, которая из-за прошедших недавно дождей превратилась в трудно проезжую улицу, и только по деревянным мосткам вдоль заборов еще можно было как-то пройти, не испачкав обуви едва не до колен. Как раз в эту минуту дверь кабака, что стоял наискось от особняка, распахнулась и вместе с пьяным гвалтом из нее вылетел в одной рубахе да в исподнем белье бородатый мужик – похоже было, что два молодца в красных кафтанах, держа мужика под руки, именно его кудлатой головой распахнули тугую дверь, раскачали и с гиканьем швырнули пропившегося питуха в просторную лужу на середине дороги. Дверь тут же закрылась, и пьяный гул стал почти не слышен, зато во всю мочь трубного горла заголосил питух, который уперся растопыренными руками в дно лужи и взмолился к хмурым серым небесам:

– Да воскреснет Бог и расточатся врази его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его! Огради, Господи, силой Честнаго и Живородящего Твоего креста, сохрани мя от всякого зла! – Сделав еще усилие над своим непослушным телом, мужик сел, ладонями попытался обтереть грязь с лица, начал выкручивать длинную с сединой бороду, будто половую тряпку, громко икнул. Со стороны заиконоспасского монастыря к земскому двору шли стрельцы, они подняли мужика из лужи, выволокли ближе к забору и спиной прислонили к доскам, чтобы не упал.

Один из стрельцов, узнавший питуха, уже отойдя шагов на десять, обернулся и сказал:

– Сиди тута, никуды не ползи, я твоему старшому Игнашке скажу, чтоб к дому тебя отвел!

Антипка, который сам хотел было слезть с козлов и помочь человеку не утонуть в луже, успокоился, покачал головой в осуждение царского указа, который запрещал родным уводить пьяных питухов из кабака, покудова те не пропьются до гуни кабацкой[36], чтобы было чем срам прикрыть. Этому еще подфартило – в своем исподнем выкинули из кабака, знать, гуни кончились!

– Бог с ним, с питухом – жив остался, и то его счастье! Подергай за щеколду, чтобы нам ворота отворили! – попросила возницу княжна Лукерья, а сама снова с тревогой посмотрела в окна второго этажа, обрамленные красивой деревянной резьбой в виде замысловатых переплетений долевых цветов, стебли которых выкрашены в зеленый, а сами цветы в красный, голубой и ярко-оранжевый цвета.

– Окна закрыты занавесками, должно, тетушка еще спит, а может, спустилась на кухню поругать нерадивых, по ее мнению, кухарок. Хотя вот, звонят в приходской церкви Троицы в Никитниках! – При первых же ударах колокола на звоннице церкви княжна, а за нею и Дуняша с Антипкой троекратно перекрестились, через окошко возка поглядывая на прихожан, которые, опаздывая к утренней молитве, торопились по затоптанным мосткам к каменной паперти церкви, где заняли свои места до двух десятков оборванных нищих.

Антипка слез с козлов, подошел к воротам и подергал за деревянную ручку. На крыльце большого срубового особняка с просторным боковым прирубом справа от входа в дом звонко затренькал сигнальный колокольчик, тут же, будто княжну Лукерью здесь давно ждали, послышалось хлопанье входных дверей, затем голос простуженного слуги, ворчливый, словно его разбудили не по утру, а среди ночи:

– Иду-у, иду-у! И кого это в такую рань по гостям Господь нам посылает? Не постоялый же это двор, а княжьи хоромы! Думал поспать еще малость, так нет же, кувыркнули этим треньканьем! – Как всякий глуховатый, человек думал, что говорит еле слышно, ан и у ворот можно было разобрать старческую воркотню.

– Дворецкий Серафим, – узнала княжна Лукерья старого слугу и улыбнулась – вот и проверит она сейчас то впечатление, которое произведет ее появление в доме суровой княгини, по бабкиной линии происходящей из рода Малюты Скуратова. – Идем, Дуняша, со мной, а ты, Антипка, проезжай с возком на подворье. – Последние слова княгиня говорила довольно громко, чтобы ее мог услышать слуга Серафим, который вдруг замер по ту сторону ворот, только чуть-чуть успев шевельнуть дубовый засов.

– К-кто это, ась? – прохрипел испуганным голосом старик, не решаясь высвобождать запор.

– От кого, кума, бежишь без ума? Аль татарин выскочил да голову снял? – со смехом отозвалась княжна, вспомнив пришедшую на ум поговорку, какой обычно дворецкий останавливал шустро бегающих по дому молодых дворовых девок.

За воротами опять тихо, потом голос построжал:

– Назовись, кто в колокольчик тренькал, иначе не перстом, так пестом[37] от ворот велю отбивать напрочь!

– Я это, дедуля Серафимчик, – засмеялась княжна Лукерья, припомнив, как давным-давно, еще подростком, звала она старика, когда доводилось приезжать ей с родимой матушкой Анной Кирилловной в гости к княгине Просковье.