Беглец

— Уста юродивого часто глаголют откровения, — задумчиво глядя на огонь, заговорил отец Дмитрий. — Когда подходил сюда, чувство было: «Стопой неверною ступаю в обитель мертвых…» До сих пор в толк не возьму, зачем им этот сгинувший антиквариат понадобился? Как считаете? По моему соображению никаких материальных возможностей на оживление всего этого не хватит.

Ленчик снова не удержался:

— Вода святой не бывает. Святые — дяденьки и тетеньки. Они умерли и на небушко ушли.

— Я чему тебя, олуха, все время учу? — повысил голос Федор Николаевич. — Никогда не говори о том, в чем не разбираешься. Будешь меньше говорить, никто не догадается, что ты дурак.

— Сам дурак, — обиделся Ленчик. — Будешь обзываться, в лоб дам.

— Грех-то какой! — вмешался в их перебранку отец Дмитрий. — Разве можно со старшими так разговаривать?

— А чего он?

— Что такое грех, знаешь?

— Мамка говорит, будешь за Светкой подглядывать, грех оторву, собакам отдам. Собаки у нас знаешь, какие злые? Всё жрут, что ни дай.

Отвернувшись, чтобы спрятать невольную улыбку, Федор Николаевич пробормотал:

— А вы, отец Дмитрий, говорите «откровение».

Отец Дмитрий, тоже скрывая улыбку, перекрестился:

— Душевная простота Господу в угоду.

Он подошел к Ленчику и, опустив ему на голову руку, попытался вразумить несмышленыша:

— Мамка твоя верно говорит — подглядывать нехорошо.

— А Светка сама подглядывает, — не сдавался Ленчик.

Разглядев невольную растерянность отца Дмитрия в поисках более убедительных доводов для обличения вольных и невольных грехов победительно поглядывающего на него отрока, Федор Николаевич поспешил на помощь.

— Как бывший учитель истории имею привычку наблюдать и записывать происходящие общественные изменения в окружающей среде. Как физическое, так и нравственное состояние местных жителей имеет тенденцию к деградации, и даже распаду. Раньше на весь район числилось полтора сумасшедших на десять тысяч населения. Сейчас статистика коренным образом поменялась. Год назад в этом историческом здании находилось двадцать три человека абсолютно безнадежных пациентов. Как, по-вашему, о чем это говорит?

— Наказание за неверие и грехи наши.

— Тетка! — неожиданно выкрикнул Ленчик и, прячась за Федора Николаевича, показал пальцем в сторону неуютно расположившегося на бывшей стойке бюста вождя. Из-за бюста, таясь, осторожно выглядывала женщина. Заметив, что на неё обратили внимание, женщина попятилась и бесшумно исчезла в дальнем непроглядно темном углу.

Реакция на её появление и исчезновение у собравшихся проявилась по-разному. Отец Дмитрий перекрестился и стал негромко читать какую-то молитву, Ленчик по-прежнему прятался за спиной Федора Николаевича и бормотал:

— А я чего говорил, а я чего говорил… Сам дурак, что верить не хотел.

Федор Николаевич, толком не разглядевший непонятное явление, был скорее удивлен, чем напуган.

— Двери все заперты, самолично проверял. По первому этажу в окнах исключительно решетки. Никакие тетки, материалистически рассуждая, в данный момент невозможны.

— По причине скудного освещения можно сомневаться, конечно, — прокомментировал неожиданное происшествие отец Дмитрий. — Но, по-моему, наличие все-таки наблюдалось.

— Пацаны говорят, кто её увидит, болеть будет долго, — стал объяснять Ленчик.

— Сейчас, кого ни возьми, либо больной, либо того хуже, — не очень вразумительно пробормотал отец Дмитрий.

— Больной не больной, а обследовать надо, — принял наконец решение Федор Николаевич и, прихватив лежащую у топящейся печурки кочергу, двинулся к знакомому бюсту. — Не положено посторонним находиться — и все дела. Тут ещё имущество частично сохранилось.

И именно в это время в ровный шум дождя за стенами их исторического убежища сначала чуть слышно, потом всё отчетливее и громче вплелся и стал издалека приближаться рев мотоциклов, машин, мопедов. Воплей, правда, на сей раз не было. Скоро свет фар пробился сквозь щели заколоченных окон, заметался по стенам и потолку. Неподалеку от бывшего сумасшедшего дома кавалькада остановилась. Моторы приглохли. Но скоро подъехавшие, видимо, разглядели свет в окнах первого этажа. Раздались свист, бессмысленные крики, звон разбитого стекла. Моторы разом взвыли, и кавалькада, захлебываясь поднятым шумом и воплями, умчалась в наступающую ночь. Снова стал слышен шум дождя и потрескивание догорающих в печурке дров.

— Угловое окно сволочи разбили, — проворчал Федор Николаевич.

— Сатанинское семя… Прости, Господи, — снова перекрестился отец Дмитрий.

— Никакие не сатанинские, — возразил Ленчик. — Спиринские это.

— Носятся сломя голову — куда, зачем? — сами не знают, — словно самому себе стал объяснять священник. — Ладно бы погода была — холод, дождь, грязь. В любой момент вдребезги. Без покаяния, без смысла. Чего ради, спрашивается?

— Вестники, — неожиданно заявил Федор Николаевич.

— Не понял. Что вы имеете в виду? — удивился отец Дмитрий.

— Он всё время так — вестники, лябры какие-то. Ни фига не понять. Говорит, говорит… — обиженно проворчал Ленчик. — Сам дурак!