В Евангелии сказано просто: «Кто душу свою положит за други своя, тот спасет ее».
Деньги мне выдали-таки до закрытия. Чему я был несказанно рад. Кое-как распихал пачки крупных купюр по карманам куртки. В глазах клерка прочел тихую собачью тоску: то ли он, как шестеренка банковского механизма, искренне переживал, что, невзирая на все проволочки, с деньгами пришлось-таки расстаться… То ли оттого, что сидеть ему на этом стуле еще лет пятнадцать — двадцать до пенсии и упорного геморроя, считая чужие деньги, делая богаче то клиентов, то банкиров, и тихо так окочуриться потом, став никому не нужной отработанной деталькой, которую заменить окажется легче легкого. А кто говорил, что мир проклятого капитализма — это варенье с сахаром и без хлеба? Волчьи законы? Скорее — человечьи. Как у Омара Хайяма?
Ну а мне в ящик пока рановато, и я решил легализоваться в славном Покровске по всем правилам. Вышел на главную улицу города — проспект Калинина — и начал последовательно обходить магазин за магазином, скупая все, что нужно лицу свободной профессии для творческой командировки в не самой дальней российской глубинке. Я решил стать модным московским художником-неформалом, достаточно покупаемым, чтобы сорить деньгами и вести свободный образ жизни, и достаточно неформальным, чтобы местные трудяги кисти и холста не заподозрили неладное, ибо если во мне и умер художник, то абсурдист, и девушку с веслом я могу изобразить только пунктирно: весло отдельно, мухи отдельно, а что до девушки… Да и девушка ли она?
А неформал-нонконформист тем и отличается от маститого раба сурика и ерика, что может рисовать чем придется, на чем придется либо создавать в глубине творческой личности озарение под названием «Композиция номер пять». Или даже «пять с половиной». В том и пуля. И в славный городок Покровск я прибыл напитаться глубокими культурными традициями. Чем не легенда? Красиво, добротно, хорошо. Понятно, до первого шухера.
Тем самым за пару часов я обзавелся не только парой размашистых творческих пиджаков, широкими штанами, из каждой штанины которых собирался доставать что-нибудь молоткастое и серпастое, типа штопора и абсента, набором карандашей, мелков и темперы, вместительным иноземным саквояжем, куда и забросил все барахло, и наплечной сумкой. Затем завернул в блестящее красивыми фигурными фонарями и пахнущее свежим ремонтом агентство недвижимости и за пару минут довольно дорого сторговал квартирку со всеми удобствами и мебелью и чудным видом на макаронный цех. Уже кое-как устроившись, зашел в рекомендованный мне самый фешенебельный салон Покровска, где превратил бородку в продуманную творческую небритость, ибо в запущенном виде она сильно диссонировала с остриженной под «бокс» головой. Для завершенности художественного образа хотел было приобрести парусиновые туфли и трубку, но во-первых, я не знаю, что такое парусина, а в-седьмых, и без трубки будет перебор. Как гласит народная мудрость: ты, чудак, выпендривайся, да знай меру. Не то могут и накостылять.
Нет, была и чисто киношная мысль: покрутиться по рынкам, потереть с братанками и выцыганить себе какой-никакой шпалер для уверенности в завтрашнем дне, но мысль эту отбросил как вздорную. Во-первых, терпеть не могу любой секонд-хэнд, а поношенное оружие в особенности: и не только потому, что ствол может оказаться грязнее грязи; «ТТ» б/у напоминает мне порой собаку бультерьера, взятого трехлеткой непонятно из какого питомника и потому непонятно в какой момент этот друг неизвестного человека запросто вцепится в твою глотку.
Во-вторых, оружие есть продолжение тебя самого, и подбирать его нужно тщательно и здраво, если, конечно, позволяют условия. Ну и в-третьих, если ты на «холоде» и тебе понадобилась пушка, значит, ты или псих и тебя пора эвакуировать, или твои дела плохи настолько, что использовать эту пушку ты можешь только с единственной разумной целью: застрелиться.
Привязавшись к местности, я начал интуичить. День, два, три, неделю…
Штудировал местную прессу и балдел от передовиц типа «Пора зеленой жатвы»: "С энтузиазмом приступили работники агрофирмы «Заветы Ильича» к зеленой жатве.
Накосить по двести кило-" граммов сена на неудобьях — такие обязательства взял на себя каждый труженик. Мы разговорились с бригадиром полеводов, Настасьей Степановной Печкиной…"