Бейкер-стрит, 221

— Очевидно, именно тогда, во время своих выступлений, вы и познакомились с Джорджем Брезманом? — спросила я.

— Тогда… Но не с ним — с его отцом, у них тоже воздушная династия… Когда Брез-младший обратился ко мне с просьбой помочь освоить наш старый семейный трюк — я и понятия не имел, зачем ему это надо. И охотно помог… Лишь когда прочитал в газетах о похищении колье Кэппулов, понял, что он задумал. Вы знаете, ситуация сложилась уникальная — я тренировал его, ничего не подозревая. Но и он, принимая мою помощь, понятия не имел, что готовит его человек, имеющий полное право стать владельцем этих бриллиантов.

Мы онемели. Слов не нашлось. Если бы Небесный Доктор объявил вдруг, что он не человек, а пришелец с Сириуса, мы были бы потрясены меньше.

Он удивленно поднял брови.

— Я — родной внук Джудифь Кэппул и Анри Монлезье-Ружа. Вы не знали?

СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА — VII.

Наверное, авантюрист и сорвиголова Анри Монлезье-Руж всегда мечтал умереть именно так. В небе. Сжимая рычаги любимого самолета…

Но — сзади его обнимала любимая женщина, тоже раненая, ничего не понимающая в управлении бипланом, и умирать было нельзя, надо было лететь, и улететь как можно дальше, потому что на земле ничего хорошего их не ждало…

И «Мустанг» летел. Летел к канадской границе.

Наверное, Анри несколько раз терял сознание — но и тогда руки продолжали твердо сжимать штурвал и биплан летел по-прежнему ровно. Когда Монлезье-Руж в очередной раз открыл глаза — земли он не увидел. Или ее уже покрыла ночь, или просто потемнело в глазах. Солнце, впрочем, Анри еще различал. Только его — кроваво-красное закатное солнце… Надо приземляться, понял он, и понял другое — сил на это не осталось, он не сможет посадить машину в сгущающейся тьме, сам фактически ослепнув…

Не может — но должен.

— Я люблю тебя, малышка, — сказал Анри и толкнул штурвал от себя.

Джудифь никак не могла услышать этих слов за ревом мотора. Но услышала. Потому что двигатель заглох полминуты назад, и лишь ветер свистел в растяжках биплана. Она толкала и тормошила Анри, вновь впавшего в забытье. Он очнулся — она услышала эти слова — и через несколько секунд почувствовала, как его тело стало клониться набок. А руки, сжимавшие штурвал, медленно разжались.

Анри Монлезье-Руж был мертв.

Джудифь Кэппул закрыла глаза и тоже стала ждать смерти.

26

— Потом бабушка до конца своих дней утверждала, что спас ее дед. Что именно он — мертвый — посадил биплан на воду озера. Я думаю, это была счастливая случайность. И не единственная. Мой отец — и соответственно я — появились на свет просто чудом. «Мустанг» легко мог приводниться на середине озера Мичиган… Но я и без того не представляю, как бабушка — в длинном неудобном платье, с пробитым пулей плечом и шестинедельной беременностью — смогла проплыть в темноте четверть мили до берега. Но проплыла… А самолет вместе с дедом навсегда остались на дне Мичигана. Бабушку подобрали на берегу в бессознательном состоянии и отправили в больницу — потом она даже не смогла точно вспомнить место посадки. А я раз в год опускаю венок на волны Мичигана…

— Впоследствии ваша бабушка вышла замуж за человека по фамилии Николсон? — спросил Лесли.

— Нет, она больше не вышла замуж. Но ни с Монлезье, ни с Кэппулами никаких дел иметь не желала. Жила под девичьей фамилией своей бабушки по материнской линии.

Кеннеди спросил:

— Почему же ваша ветвь клана — вернее, двух кланов — не объявилась позже, после смерти Саллини и вашего прадеда-Кэппула? Оба семейства до сих пор пребывают в неведении… И почему вы считаете, что имеете права на бриллианты? Разве брак вашей бабушки и деда был официально зарегистрирован?

— Был. Тогда, во время первого их путешествия на «Мустанге». А насчет неведения обоих кланов — вы ошибаетесь. Лет пять назад ко мне приезжал один из Монлезье. Все рассказал и объяснил: и про колье, и про завещание Ревекки Кэппул, и про мои права на бриллианты — раньше я этого не знал. У Монлезье даже якобы имелась копия свидетельства о браке, выданного мэрией маленького городка (точное место он не назвал) — у бабушки, естественно, этот документ не сохранился. Предлагал начать процесс по вступлению в права наследства — причем соглашался предоставить собранные им документы за немалую долю стоимости колье…

— Это был историк Монлезье-Луер? — спросила я, не сомневаясь в ответе.

— Да. Я отказался иметь с ним дело. Посчитал, что раз бабушка навсегда отказалась и от родни, и от этих проклятых бриллиантов, — то и мне не стоит связываться… И, знаете, потом жалел. Часто жалел. Когда думал, что можно было сделать в клинике на эти миллионы…

Зачем он все это говорит? — билось у меня в голове. Неужели так уверен, что ни осталось никакого следа, никакой улики, никакого свидетеля? Или выкладывает то, что мы можем и сами раскопать — чтобы скрыть главное?