Со времен Второй мировой войны я наблюдаю другое целебное влияние на наш языковой обиход, на этот раз тоже внутри государственной границы Нидерландов. В школе об этом влиянии нам ничего не рассказывали. Я имею в виду комиксы Мартена Тондера об антропоморфном медведе Боммеле. Благодаря отцу мы читали их у себя дома, и, как в Нидерландах, выражения «простая, но питательная пища», «с вашего позволения» и др. стали элементами нашей повседневной речи. Когда я работал на факультете социологии Лёвенского университета, я систематически заменял уродливое, пафосное «система координат» словом «мировоззрение». Никто из профессоров, научных сотрудников и прочих мыслителей не догадывался, откуда пришло это слово. Сейчас оно встречается в текстах, трактующих самые разные предметы.
Третье влияние должно прийти из Фландрии. Оно уже заметно. Некоторые из наших роскошных диалектизмов уже мало-помалу проникают во всеобщий нидерландский Голландии. Не у завзятого ли голландца Мартена Харта мелькнуло фламандское
— Вот это мне нравится, — восклицает медведь Олли. — Это как раз для такого джентльмена, как я. Я просто кайф ловлю, мой юный друг.
— Почему? — интересуется шофер.
— Потому что у меня такое настроение.
Конец цитаты.
А когда мужчина видит прекрасную, но недостижимую девушку, разве можно сказать об этом лучше, чем: «У меня кайфа полные штаны»? Если вы отвергаете такие вещи, то ваш язык станет скучным и пресным.
Нельзя не заметить и других влияний. В своей речи, произнесенной 1 сентября 2000 года в Лёвене перед собранием нидерландистов всего мира, профессор Хюго Брандт-Корстиус воскликнул: «Пусть расцветают сто нидерландских языков!» И он перечислил их: от Мыса Доброй Надежды и языка медведя Боммеля в «Камагурках» до Бельгийского культурного стандарта. Это было забавное перечисление. К счастью, он забыл назвать «местнический фламандский».
Повторю для сомневающихся: великолепный нидерландский — это язык Севера и Юга. Для посторонних это единый язык, а для нидерландского языка и культуры это вопрос жизни и смерти. На нашем языке говорят 22 миллиона человек. С одной стороны, это немало, а с другой — не слишком много. Это больше, чем шведский, датский, норвежский и исландский языки, вместе взятые, но меньше, чем польский или румынский.
Массовые языки Европейского союза — французский, английский, испанский, немецкий — проявляют явную склонность оттеснить другие языки, такие как нидерландский, датский, греческий, а также итальянский, язык Данте и Петрарки, или португальский, на котором по всему миру говорят больше, чем на французском. Если мы хотим, чтобы наш язык смог выжить, нам нужно выступать за него единым фронтом.
Судя по всему, английский неудержимо наступает. Нидерландцы — одни из первых, кто этому радуется: 80% полагают, что нужно изучать один иностранный язык, а история учит стремиться к сияющим высотам, и в итоге нидерландские школы прилежно берутся за английский. К тому же английский такой легкий! И вот с утра до вечера учатся говорить на том, что им кажется английским. Площадь Дам находится
Мне нравится английский в «
Пораженчество — от лукавого. Мне знакомы эти фразы, низводящие любой протест до пустяковины: «Все кому не лень говорят на английском!», «Его наступления не остановить!», «Даже китайцы говорят на нем с иностранцами». И особенно: «В конце концов, надо признать реальность».