Бельгийский лабиринт

Первый стимул — французская модель. В мире нет другой страны, столь же централизованной, как Франция. Ни один диалект, сравнимый по успешности, не поднимается ни до статуса национального языка, ни даже до статуса универсального языка, как язык Парижского региона. В этой сфере французы требуют абсолютного подчинения, а кто подчиняется, тот соглашается. Черный как смоль сенегальский поэт, а затем президент Сенегала Леопольд Седар Сенгор до Второй мировой войны преподавал французский в Лицее Декарта в Туре. Революционер? Ничего подобного. Он придерживался чисто картезианской логики: знал французский лучше французов.

Мы не хотели отставать от франкоговорящих. Отсюда тяга к чистой речи без акцента, отсюда фанатичная прополка непролазных зарослей нашего языкового питомника. Есть только один язык, один выговор — парижский. То есть я хочу сказать — стандартный нидерландский.

Второй стимул — сопротивление французскому. Когда все говорят, что ты не знаешь какого-то языка, начинаешь стараться заговорить на этом языке как можно скорее. А поскольку язык-угнетатель — французский, то начинаешь вставлять в свою речь все знакомые французские слова. Поэтому центрифуга раскручивается, менеджеры работают, телефоны звонят. Отсюда заблуждение части нидерландцев, что мы говорим чище, чем они. Говоря по совести, эти центрифуги мне очень нравятся. Большинство нидерландцев находят этот аппарат всего лишь смешным, но он уже довольно длительное время меняется. Впрочем, мне не удалось услышать ни от одного роттердамца слово «менеджер».

И конформизм, и сопротивление внушены комплексом неполноценности. Когда мы говорили на нидерландском в собственной стране, нас осмеивали, что мы пренебрегаем мировым языком — французским. И неважно, что мы этого не делали, напротив, мы прилежно изучали французский и хорошо научились на нем читать, говорить и писать. Мы задевали гегемонию французского, что равносильно греху против Святого Духа. Когда мы говорили на севере страны на приграничном нидерландском, нас осмеивали, что мы говорим на вульгарном языке с непривычным акцентом, смачном, старомодном, короче говоря, каком угодно, только не на обычном голландском. К счастью, франкоговорящим удается осмеивать нас только спорадически, и тут мы тоже можем позубоскалить над нидерландцами. Но лично я не перевариваю эту надутую, ленивую, ложную самонадеянность, которая вытесняет наш старинный, красивый комплекс.

Все тяжелее нависают над нашими землями зловещие туманы «местнического фламандского». Я по-прежнему на стороне жрецов языка — как прежних, так и нынешних. Я буду поддерживать их, пока они, вызывая раздражение, ковыряются в останках нашего французского колониального прошлого. Но я стану их противником, если они начнут препятствовать переходу диалектов во всеобщий нидерландский. Впрочем, многие из них больше не возражают против обогащения родного языка. Наш общий язык нуждается в наших диалектах, как в материнском молоке.

Нидерландский является языком письменности и всеобщим языком обихода благодаря государственному переводу Библии на нидерландский язык (так называемая Библия Штатов). Об этом нам рассказывали в школе, но мы не знали, как выглядит этот перевод, как он звучит. Мы были католиками, патеры запрещали нам читать подобного рода еретические тексты, поэтому наши речь и письмо испытывали в лучшем случае косвенное их влияние. Но над данным переводом работали не только голландцы.

Во-первых, города Республики Соединенных провинций трещали под напором протестантов, беженцев из Южных Нидерландов. Во-вторых, державные господа из Генеральных штатов и члены Национального Синода в Дордрехте строго заботились о том, чтобы в комиссии переводчиков сидели ученые мужи из всех нидерландских земель, от Стенворда (сейчас это Франция) до Хогстратена и Гронингена (сейчас это Бельгия). Один Дренте был освобожден от обязанности прислать ревизоров. Члены Синода заявили, что в этих местах нидерландский язык плохо известен. Богерман был фризом, Гомар — родом из Брюгге, Баударций — из Дейнзе, что к югу от Гента. Тисий и Валей тоже были с Юга. Библия Штатов напичкана фламандским и брабантским.

Достойно сожаления, что новый перевод Библии, на который потратил массу времени и сил целый сонм квалифицированных теологов, филологов, библеистов, историков и прочего высокообразованного люда, выдержан в речевом стиле, среднем между докладом работника социального ведомства и жалобой изнуренного трудом школьного учителя. И Нижние Земли[39] безбожно грешат, пичкая каждое воскресенье своих христиан этой усыпляющей словесной кашей. Или церкви там недостаточно опустели, а языковое чутье недостаточно притупилось?